Они приходят теперь,
Приносят с собой своих жен, детей, друзей,
свою боль, любовь, пустоту,
поклонников и покойников.
Я говорю: это что?
Они говорят: моя жизнь.
Я говорю: что мне делать с ней?
Они говорят: любить.
Я говорю: вы, простите, руку и сердце мне предлагаете?
Они говорят: нет.
Я кричу: что, черт подери, происходит?!
Первым встает хор мужских голосов и поет мне прекрасную лекцию о Слове, Деле и Поправке на Божественный Ветер. Говорит, я вообще не понял, а к чему тогда столько пафоса.
Вторым встает женский хор, говорит: Леночка, очень больно?
Я говорю: очень.
Говорю, у меня болит голова, радикулит и синдром застежки. Говорю, мне тяжело и мне непосильно.
Говорю, я их видеть уже не могу, закрываю глаза, засыпаю.
Говорю, и я тоже не знаю, к чему было столько пафоса.
Терапевт говорит: да ну ты чего. Столько уже приняла – и тут вдруг непосильно. Гомофобов приняла и путинцев, борцов с Украиной приняла и ортодоксов, насильников приняла и педофилов, несовершеннолетних убийц приняла и фашистов, жестоких сыновей приняла и жестоких матерей. Да ну, маленькая моя, ну не может быть, чтобы ты сломалась на чужих неверных мужьях.
Говорю, я любить их не могу, у меня все болит. Я изгнать их не могу, у меня все болит. Ничего больше не могу, твою мать, да когда оно заживет?
Терапевт говорит: сострадай сколько сможешь, а как кончатся силы – не сострадай. Если что, ты ведь помнишь, да, что я рядом?
Бог редактирует текст.
Говорит: я рядом.
К несчастью, мой сын все еще считает, что несет ответственность за эмоциональный фон своей матери. Я опровергаю его тысячи раз, но у него есть глаза, и он видит, что мне плохо. Поэтому он говорит: давай я не пойду в школу и мы сходим в аквапарк.