– … ибо виноватым может быть только раб. Ещё впервые увидев тебя в тростниковой колыбели, на берегу реки, и назначая мать тебе же кормилицей на долгие двенадцать лет, я знала – это судьба – сказала она, а о судьбе она знала все. – Ты будешь повелевать народам, цари убоятся имени твоего!
– Значит я буду фараоном?!
– Никогда не произноси этого вслух. Ты уже взрослый. Ты вырос из своей колыбели. Пора браться за дело.
Из тростниковой лачуги она привезла его во дворец…
Дни полетели, наполненные поглощением ВЕЛИКОГО ЗНАНИЯ. Но даже для члена семьи фараона его образование было несколько странным.
– … ибо как можно управлять толпой, когда она рассыпается на отдельные существа, переставая существовать как таковая, как целостность. Управлять можно лишь целостностью. Нельзя управлять множеством. У людей для этого не существует механизмов. Строить надлежит из монолита, но монолитом толпу делает власть, безразличная к судьбе отдельной песчинки, а иначе монолит просыпается сквозь пальцы строителя горсткой песка бессмысленной и бесполезной. И станет ли от этого лучше, счастливее судьба той самой отдельной песчинки?…
Дни складывались в месяцы, а месяцы в годы…
Странное место выбрала она сегодня для встречи. И почему через посыльного? Люди их круга редко бывали здесь (если вообще бывали). Ряды выложенных для просушки кирпичей, замешанных на глине с соломой, доходили почти до навеса, под которым стоял он, вдали белели колонны дворца. Впрочем, она всегда отличалась экстравагантностью. От размышлений его отвлек какой-то шум. Надсмотрщик избивал раба. Тупо, с оттяжкой. Видно было, что это доставляет ему удовольствие. Лицо несчастного уже давно превратилось в кровавое месиво, из которого еще долетали какие-то слова о милосердии и справедливости.
Удушливая волна непонятного гнева захлестнула его. Изощренное изнурительными тренировками и лучшими мастерами тело, каждой клеткой впитавшее древнее знание, было совершенным орудием убийства, отреагировавшим на гнев, как приказ действовать, молниеносно, безошибочно и беспощадно. Оглядевшись по сторонам, он обнаружил, что остался один. Объект его заступничества просто испарился, бежав и от палача, и от заступника с невероятной для самого себя скоростью, ибо и тот, и другой были для него суть части одного механизма.