Однако, я проиграла и тут. А выложи я содержание данного абзаца Вовочке, что он подумал бы обо мне? Если и друг, то есть человек, считавшийся у меня в ранге друга, услышав сие, безапелляционно обвинил меня в бесовской гордыне.
Но вернёмся к нашему барану. Убедившись, что любим, Вовочка, к примеру, вовсе перестал мне звонить. Даже если ему что-то от меня требовалось, он просто ждал, пребывая в уверенности, что я никуда не денусь, сама позвоню. И, конечно, был прав. Ибо мне физически необходимо было услышать, что вот он: не только есть такой – на Земле, но даже жив и практически здоров. Я понимала, что такое моё поведение почти равнозначно по эффекту ежедневному забрасыванию меня тухлыми яйцами, но я уже ничего не могла с собой сделать и снова и снова подвергалась ежедневной экзекуции.
Особенно меня бесило собственное бессилие – хоть что-нибудь изменить: ни в своём поведении, ни в его, ни в общей расстановке позиций. Больше всего ужасало то, что единственным, кто мог бы сообщить мне сроки этого истязания, был Бог, а связи – двусторонней, телефонной, например, – у меня с Ним, увы, не было.
Если вам кажется, что я всё о себе, да о себе, то вы – ошиблись. Ибо это – именно и только о нём. Нигде так хорошо не виден и не раскрыт до самого дна души мужчина, как в отношении к женщине.
Вовочка был, как это тогда называлось, «подпольщиком». Это теперь у нас кооперация, коммерция и разнокалиберный «бизнес», тогда же каждый был обязан ходить на государственную службу. А если кто хотел распоряжаться собой по собственному усмотрению, то должен был извернуться так, чтоб иметь право на это. В моих глазах это был Вовочке плюс: тоже любит свободу! Предпочитает жить то пусто, то густо, чем кормить сто нахлебников!
У меня свои сдвиги. В частности, привычка к свободе. Говоря иначе, к полной и совершенно автономной независимости. Ненавижу оглядываться на кого бы то ни было – какими бы ни были причины этой зависимости. А такой зависимости – тем более!!! (Подозрение, что и от моральных, христианских норм я стараюсь не зависеть тоже, неверно, потому что эти нормы органично включены в определение моей свободы).
Ох, и паршиво же мне стало! Причём это я ещё забегаю вперёд. Сперва я даже не поняла, что именно произошло. Почему-то вдруг жизнь моя, дотоле хоть местами терпимая, стала мерзопакостной до непереносимости, и только. В принципе, предпосылки для ситуации с таким привкусом были другие и много. Состояние вот только было неожиданным и непонятно странным. Но поскольку эта странность мной была отмечена впервые, то я решила, что это – возрастное. Естественно, я нырнула на любимый диван.