– Вот черт! Как можно было забыть оксишлем!?
Надев оксишлем, висевший на крючке около двери, и проверив состояние кислородного нагнетателя, он снова вышел наружу. Подняв голову вверх, Гэбриэл с удовольствием отметил, что небо, которое показывалось в своей первозданной чистоте довольно редко, сегодня сияло миллиардами пустынных галактик, и ни единое облако не нарушало покой вселенской пустоты. Завороженный этим зрелищем, он стоял, запрокинув голову назад, и чувствовал, что спокойствие постепенно снова поселялось в его душе. Сделав еще один глоток безмятежности, Гэбриэл направился к своему скьюверу – раритетному аппарату со спортивным дизайном, гармонично сочетающим в себе резкие и плавные линии, создававшие великолепные аэродинамические формы. В движение аппарат приводился четырьмя винтовыми двигателями, расположенными у днища машины и вращающимися вокруг своих осей, что придавало аппарату отменную управляемость.
– Сейчас таких красоток уже не выпускают, все предпочитают более компактные и менее шумные флайеры на плазмовой тяге. Глупцы! – налюбовавшись скьювером, Гэбриэл Уайт сел в машину и запустил двигатели, которые, развевая под собой пыль и сухую листву, набирали обороты. Он пристегнул четырехконтактный ремень безопасности и взялся за руль. Плавным нажатием ноги на педаль мягко приподнял скьювер над землей.
– Система контроля кислорода стабильна, – проговорил мягкий женский голос бортового компьютера.
Гэбриэл с облегчением снял оксишлем – по правилам этого делать нежелательно, но он ненавидел управлять машиной в шлеме. Уайт нажал сильнее на педаль и резко повернул руль, скьювер взмыл вверх, выполнив эффектный вираж в пустынном небе. Дом Гэбриэла располагался в отдалённой части города и уютно размещался на краю обрыва, под которым расстилался Бэксити. Спикировав вниз и задав эшелон полета, Гэбриэл спокойно повел аппарат в сторону лаборатории.
Он летел над ночным городом, чувствуя, что в последний раз наслаждается этим видом.
– Странно как-то это всё. Раньше я терпеть не мог этот город, а теперь с таким упоением смотрю на него и не могу насмотреться! Эти стройные ряды домов подо мной, такие чистые и лощенные, всегда вызывали у меня отвращение. Как и их жители, выходившие по утрам на улицы, рьяно натирающие и без того чистый асфальт дорог и тротуаров, как будто теперь это что-то изменит. Такие приветливые и терпимые друг к другу, такие внимательные и заботливые… какой теперь в этом смысл? Где же вы были раньше, когда наша планета молила о пощаде? – Гэбриэл с накатившим на него отвращением вперился взглядом в горизонт, туда, где рваные хлопковые облака, постепенно заволакивали темное небо и скрывали пепельные горы, прежде покрытые пышными лесами. Всё, до самого края города, было освещено фонарями, и повсюду мерцала реклама, создавая иллюзию безмятежной жизни, в которой теперь было так мало смысла. Власти города из последних сил пытались убедить жителей, что все не так плохо, что близятся перемены, и человечество вновь обретет былое величие! Не будет никакого величия. Бэксити – единственный уцелевший город на Земле. Только мы и умирающая планета. И когда жители узнают, что они обречены, от былой дружелюбности не останется и следа. Новая волна насилия и бесчинств прокатится по крупицам человечества. Раздумья Гэбриэля Уайта прервал вид торчащей в центре города трубы атомной электростанции, на которой мигали красные высотные огоньки. – Для чего этот памятник былого? К чему было оставлять это нагромождение бетона в качестве действующего музейного экспоната? Ведь уже давным-давно разработаны стабильные плазма́торы, – при этой мысли по лицу Гэбриэля проскользнуло выражение печали и боли. Снова вспомнилось, что его разбудили в 3.25, и то, что для него значило это время.