— Подонок! — цедит она сквозь зубы. — Какой же он подонок!
— Кто, Влад? — спрашиваю я, пугаясь силы её эмоций. — Почему «подонок»?
— Он мне изменил!
— Наоборот. Он тебе не изменял!
Она смотрит на меня взглядом раненого животного, а потом стонет, некрасиво кривится и начинает плакать — навзрыд, с подвываниями, размазывая тушь и помаду. В прошлый раз такой истерики не было.
— Господи, Настя, ты, наверное, не поняла… — пытаюсь остановить поток слёз.
— Всё я прекрасно поняла! Какой же он подонок! А я ведь просила… На коленях стояла, умоляла признаться, всю ночь тогда ревела… Тварь, сука, чтоб он сдох!
— Держи, выпей, — Никитос подаёт ей стакан воды. — Или коньяка налить?
— Коньяка.
Она опрокидывает в рот щедрую порцию, закашливается и запивает водой. Под носом вздуваются пузыри, Настя сморкается в заботливо поданную салфетку.
— Всё в порядке, — говорю я мягко.
— Да ничего не в порядке.
— Объясни, — просит Никитос.
Настя снова плачет, из глаз текут целые потоки слёз. Макияж безнадёжно испорчен.
— Мы же разошлись тогда, — наконец произносит она.
— Когда? — интересуется Никитос.
— Когда нам было по двадцать лет. Мы встречались несколько месяцев, даже жили у меня. Я была влюблена в него, как кошка. Нет, хуже — как десять кошек! Я ревновала его к каждому столбу, к однокурсницам, к тёткам в «Питерстрое», к Васе этой чокнутой. Она запала на него, как только он пришёл в контору, и, получается, затащила в койку через несколько лет! А я ведь чувствовала! — Она снова ревёт так искренне и горько, что у меня сжимается сердце. — Я подозревала, что он мне изменяет, но ни разу не поймала с поличным. Мы поэтому и расстались — потому что я больше не могла терпеть его измены.
— Недоказанные? — уточняю я.
— Недоказанные, — эхом повторяет она. — Он так и не признался, что спал с ней! Вообще ни разу ни в чём не признался! Не факт, что она была у него единственной. Вокруг него всегда много баб крутилось. Ты можешь представить, как я страдала? От подозрений, от вечного вранья, от того, что он пропадал и выключал телефон, а я как дурочка ждала его звонка. Сидела на подоконнике и курила до пяти часов утра, а он возвращался пьяный, с засосами, и пахло от него женскими духами.
— Представляю, Настя. У меня было то же самое.
— Да, всегда одно и то же. Поэтому когда мы снова сошлись и решили пожениться, я выдвинула условие: если он мне изменит, я отберу у него бюро, а если изменю я, то отдам свою квартиру. И он согласился. Он прекрасно знает, как для меня это важно.