— Кроме разбитого сердца, — подливает масла в огонь мой добрый начальник.
Слёзы текут сквозь пальцы и капают на джинсы. Когда я переживу эту историю? Когда перестану рыдать от обиды, злости и несправедливости? От понимания, что любимый человек предал меня и отшвырнул, как использованную тряпку. Живёт теперь с молодой бабой — красивой, беременной, беспроблемной. Ей всего двадцать два года. А мне — тридцать четыре, за плечами потеря мамы, измена мужа и тяжёлый развод, а впереди — одиночество, скучная работа у бывшего одноклассника и, возможно, старость в коммуналке.
— Бедная ты, бедная, — говорит Настя. — У меня всё очень похоже.
И голос у неё такой искренний, сочувственный, что я прощаю ей губы, ногти и искусственные волосы. Она протягивает мне свой смартфон:
— Вот он, смотри. Мой муж. Влад Дроздов.
Я вытираю слёзы и разглядываю фотографию парня. Возможно, даже подростка. Смазливый белокожий блондин с непонятного цвета глазами — то ли серые, то ли коричневые. Циничная ухмылка на чувственных губах. Отталкивающе красив и притягателен одновременно. Но слишком молод.
— Сколько ему здесь, шестнадцать? — спрашиваю я.
— На десять лет больше, просто хорошо сохранился. На солнце без санскрина не выходит, спит как сурок в любое время.
— И что он натворил?
— Приехал из Тулы, втёрся в доверие к моему отцу, женился на мне по расчёту, прописался в моей квартире, а теперь изменяет с Васей.
Никитос давится орешком, закашливается и сплёвывает в ладонь.
— Чего-о? — удивляюсь я. — Он что, из этих?
— Предупреждать надо! — сипит босс. — Мы нетрадиционными отношениями не занимаемся, там всегда много криминала.
— Да нет, это баба с его работы! Василиса. Пожилая уже, лет сорок, наверное. Не понимаю, как в сороковник можно гоняться за молодым женатым парнем. Не стыдно? Он младше её на пятнадцать лет! Такой кринж! Меня всю корёжит, когда я представляю их вместе. Бр-р, — её передёргивает от отвращения.
Я украдкой включаю крошечный диктофон, спрятанный в кармане. Это для дела. Никитос просит не афишировать перед клиентами тот факт, что мы всё фиксируем: люди закрываются, перестают откровенничать. Проблемы-то у всех деликатные. А нам кровь из носу нужна максимальная откровенность, чтобы помочь им.
— А ты уверена, что они спят? Как ты догадалась?
— А ты? — Настя возвращает мне вопрос.