ВОЛК!
Можно сказать, влез, мирно облизываясь, и где-то даже… «А-ха-хо»… позевывая. И присел, предварительно почесав задницу, на кровать. Беспощадный критик радостно улыбнулся, и сразу же зачитал Волку «Манифест Беспощадности».
Тогда Волк решительно вскочил и замаршировал на месте. «Ну, и что все это значит?» – скептически спросил критик со всей свойственной ему беспощадностью. «Да ровным счетом ничего», – сказал Волк, тщательно подсчитывая шаги: «раз-два», «раз-два», и даже не раз и не два не сбился.
«А что за марши такие?» – удивленно крикнул критик. «Тренируюсь к выходу, раз-два». – — «Раз-два, к какому выходу?» – — «На манифестацию беспощадности», – огрызнулся Волк и беспощадно съел литературного критика по причине оголодания желудка перед выходом на манифестацию.
Владимир Блюмкин с ассистентом вошли в приемное отделение. Владимир Борисович шатался и был непривычно бледен. Персонал настороженно уставился на высоких гостей, хотя, надо признать, Блюмкин был совсем не высок. Наконец, к ним подбежал какой-то мужчина, заговорил радостно и приветливо: «Рады приветствовать высоких…» Однако главный и совсем, как мы выяснили, невысокий гость (к тому же всего лишь главный начальник довольно захолустного и на отшибе города, – внесем сюда ясность с самого начала, как бы потом не забыть) вдруг пошатнулся, ухватил гостеприимного медика за рукав, и, выпрямляясь, посмотрел на стену, что была от него справа и которую прежде подобострастно заслонял ассистент: на ней размещались портреты лучших работников – бэст имплойиз – а в данном случае, радостно и победно улыбаясь, красовался…
ВОЛК! Владимир Борисович испуганно вскрикнул.
(Стоп! Цурюк! Так нельзя. Надо же рассказать предысторию!)
Итак, вчера, возвратившись поздно вечером с работы и направляясь в спальню, проходя мимо фехтовального зала…
(Мельком заметим, что самые большие расходы его жены приходились на фехтование: зал, драпировка-экипировка, и, главное, – выписанный из Парижа учитель фехтования мсье Шико, что, согласитесь, в наше время космических кубриковских полетов – сущие пустяки, на которые Владимир Борисович смотрел сквозь свои небольшие мозолистые пальцы. Правда, «французика», который на самом деле был здоровенным детиной Блюмкин слегка недолюбливал, – просто за явную