– Разве не странно, что дороги наших семей пересекаются? С тех самых пор, как его отец спас тебя, когда я был младенцем и мы жили с бушменами в песках Калахари?
– Нет необходимости возвращаться к этому, – резко остановила его Сантэн. Шаса понял, что проявил бестактность. Отец Манфреда ограбил шахту Х’ани почти на миллион фунтов в алмазах. Он мстил Сантэн, уверенный, что та сознательно вредила ему. За это преступление его приговорили к пожизненному заключению, и он отсидел почти пятнадцать лет. Освободился Деларей, когда в 1948 году к власти пришло националистическое правительство. Одновременно националисты помиловали много других африкандеров, отбывавших сроки за измену, саботаж и вооруженные ограбления: их осудило правительство Сматса за попытку помешать военным усилиям страны в войне с нацистской Германией. Однако украденные алмазы так и не были найдены, и их потеря почти уничтожила состояние Сантэн Кортни, создававшееся ценой таких трудов, жертв и усилий.
– Почему ты упомянул Манфреда Деларея? – повторила она.
– Он пригласил меня на встречу. Тайную – «плащ и кинжал».
– Ты пошел?
Шаса медленно кивнул.
– Мы встретились на ферме в Свободной республике. Там присутствовали еще два министра правительства.
– Ты разговаривал с Манфредом наедине? – спросила она, и Шаса обратил внимание на тон вопроса и на то, что мать назвала Манфреда по имени. И тут он вспомнил неожиданный вопрос, заданный ему Манфредом Делареем.
«Ваша мать никогда не говорила обо мне?» – спросил Деларей, и с учетом реакции Сантэн на его имя этот вопрос приобрел неожиданное значение.
– Да, мама, я говорил с ним наедине.
– Он упоминал обо мне? – спросила Сантэн, и Шаса удивленно рассмеялся.
– Он задал тот же вопрос – говорила ли ты о нем. Почему вы так интересуетесь друг другом?
Лицо Сантэн стало бесстрастным, и он увидел, что дальнейшие расспросы бесполезны. Эту тайну он не разгадает впрямую. Придется выяснять окольными путями.
– Мне сделали предложение.
Он увидел, что она снова заинтересовалась.
– Манфред? Предложение? Рассказывай.
– Они хотят, чтобы я перешел к ним.
Она медленно кивнула, не удивляясь и не отвергая эту мысль сходу. Он знал, что, будь здесь Блэйн, все было бы иначе. Чувство чести Блэйна, его жесткие принципы не оставили бы места для маневра. Блэйн душой и сердцем человек Сматса, и хотя старый фельдмаршал не вынес душевных мук после того как националисты сместили его, отобрав бразды правления, Блэйн остается верен памяти старика.