Щурится. Замечаю, как его взор прилипает к животу.
— Ты же не такой, Олег, — шепчу, отступаю и цепляюсь за перила. — Не бросишь своего ребенка?
— Откуда мне знать, что он мой? Ты у нас дама, необремененная моральными принципами, — усмехается, а я смаргиваю горячие слезы.
— Понимаю твое недоверие, — голос дрожит, ноги становятся ватными. — Сделаю хоть пять тестов ДНК.
Кажется, что я сейчас упаду. В голове потоком проносятся слова врача.
«Вам лучше лечь на сохранение».
Когда? Все свободное время занимает работа. Каждый день прошу прощения у своего еще не родившегося ребенка и уговариваю потерпеть. Потому что дедушке нужна наша помощь.
Странное чувство для меня — быть будущей матерью. Никогда не видела себя в этой роли. Но с каждым днем все больше и больше привязываюсь к малышу. С нетерпением жду новое УЗИ, чтобы посмотреть, какого он теперь размера.
Если его папа нам поможет.
Широкие ладони обхватывают за плечи и не дают упасть. Со спины валится огромный булыжник. Вижу, как он летит между лестничными пролетами, затем приземляется и оставляет после себя огромный кратер.
Сомневалась, что Шершнев поможет.
Наш последний разговор закончился не в мою пользу.
— Сделаешь, — рычит в ответ и убирает руки, словно я заразная. — Пошли.
Он разворачивается и исчезает в квартире, а я неуверенно семеню следом. Цепляюсь за пару женских сапог. Красных, на шпильке. Лакированных и абсолютно безвкусных. Мода на них давно прошла, но от их вида внутри все переворачивается.
— В свою комнату. Быстро, — рявкает Шершнев, и я киваю. — Приду позже.
— Хорошо, — выдавливаю из себя, пока стягиваю пуховик. — Я не помешаю.
— Само собой.
Он исчезает в глубине квартиры, а я давлю в себе желание пойти за ним. Потому что не имею право на осуждения. Мы же не пара.
Только почему мне так горько?
Остатки настроения летят в трубу. Сколько ни уговариваю себя, что все хорошо, мантра не помогает. Шершнев меня не выгнал — это уже плюс. Не позвал же в квартиру для того, чтобы с позором вышвырнуть обратно?
С трудом отыскиваю любимые тапки в глубине ящика. Они заброшены так далеко, словно кто-то желал от них избавиться. От вида потрепанной бежевой ткани щемит под ребрами. Я определенно становлюсь сентиментальной.
— Спасибо, что дождались меня, — с трепетом расправляю помятую подошву.