— Я донесу.
Направляюсь к лифтам, Алиса семенит рядом. Во мне все еще бушует гнев. Непонятно, откуда он взялся. Просто не люблю, когда со мной спорят. Особенно Алиса. У нас был уговор: я представляю в суде ее интересы, она беспрекословно меня слушает. Мне нравится ее покорность. Характер пускай кому-нибудь другому показывает, а не мне.
— В палату не надо заходить, — просит, когда подходим к двери.
— Хорошо, — протягиваю ей пакеты.
— Мама Ковалева! — кричит сзади женщина в белом халате. — Подойдите на сестринский пост.
— Я сейчас, — Алиса возвращает пакеты мне и спешит в конец коридора.
Хорошо, что она ушла. Мне нужно перевести дух. Это дурацкое состояние началось со вчерашнего вечера, когда ни хрена не вышло с Ликой, и продолжается до сих пор. Может, я стал импотентом? Почти в тридцать лет. Рановато. Но фиг его знает, может, болею чем-то. Я же не хожу по врачам, не проверяю здоровье.
Снова смотрю на Алису. Даже издалека видно, какая у нее классная фигура: грудь, бедра, попа. Все такое мягкое и округлое, приятное на ощупь. А Лика просто слишком костлявая. Раньше не обращал внимания, но мои вкусы могли же измениться? И дело не в Алисе.
— А где мама? — врывается в мысли тонкий детский голосок.
Я аж дергаюсь от неожиданности. Кира робко выглядывает из палаты. Жиденькие темные волосы до плеч слегка растрепаны, кожа бледная, большие карие глаза, кажется, занимают пол-лица. Девочка слишком худая. Нездорово худая.
— Ее позвала медсестра, — отвечаю после долгой паузы.
Гляжу на Киру и чувствую удар под дых. Из лёгких воздух вышибает, в горле ком образовывается. Умом понимаю, что надо прогнать дурацкую сентиментальность, а не могу. Чем дольше смотрю на ребёнка, тем сильнее разрывается сердце.
— Я адвокат твоей мамы, — прерываю затянувшуюся тишину. Кира рассматривает меня с таким же интересом, как и я ее. — Она попросила меня привезти краски и кисти вам для рисования. Ну и кое-что ещё.
— А я вас знаю.
— Ах да, точно. Мы же уже виделись у тебя дома.
— Я вас и раньше видела, — вдруг говорит, чем повергает меня в шок.
— Где? — изумляюсь.
— На маминых картинах. Она вас рисовала. У мамы дома была своя мастерская, туда никому нельзя было заходить. А я один раз зашла без спроса и увидела вас. Вы были на всех портретах.
18. Глава 18. Все снова плохо