Прошло, наверное, несколько
часов. Я уже начал дремать, когда дверь хижины (если эту плетеную
занавеску можно было назвать дверью) тихонько отодвинулась, и в
проеме появилась фигура. Это была девушка.
Она молча вошла, неся в руках
глиняную миску, от которой шел пар, и деревянную флягу с водой.
Поставила их на пол рядом со мной. Наши взгляды встретились. Я уже
говорил, что по человеческим меркам она была, мягко говоря, не
красавица – грубоватые черты лица, серо-зеленая кожа, странные,
немного раскосые глаза. Но сейчас, в этом полумраке, освещенная
лишь слабым светом, пробивающимся сквозь щели в стенах хижины, она
показалась мне… почти милой. В ее глазах больше не было страха или
враждебности, только любопытство и что-то еще, что я не мог
определить. Может быть, тень сочувствия? Или даже…
уважения?
Она кивнула в сторону еды. Я
же, в свою очередь, чуть заметно дернул плечами, пытаясь показать
ей свои связанные за спиной руки. Как, по ее мнению, я должен был
есть? Лакать из миски, как собака? Или она пришла просто подразнить
меня запахом горячей похлебки?
Девушка на мгновение замерла,
ее взгляд скользнул по моим рукам, потом снова на мое лицо.
Кажется, она поняла. На ее лице не отразилось никаких эмоций, но
она сделала то, чего я никак не ожидал. Осторожно приблизившись,
она опустилась на колени рядом со мной. Затем, взяв миску, она
зачерпнула немного похлебки (для этого у нее была грубо вырезанная
деревянная ложка, которую я сначала не заметил) и… поднесла ее к
моим губам.
Я замер от удивления. Это было
так… неожиданно. И так интимно, в каком-то первобытном смысле этого
слова. Я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо, хотя вряд
ли она могла это заметить в полумраке. Несколько секунд я
колебался, но голод и ее настойчивый, но не враждебный взгляд
сделали свое дело. Я осторожно приоткрыл рот, и она влила мне
немного горячей, ароматной похлебки. Она была густой, с кусочками
какого-то мяса и кореньев, и на удивление вкусной.
Так, молча, она кормила меня,
пока миска не опустела. Затем она так же помогла мне сделать
несколько глотков воды из фляги. Все это время она не проронила ни
слова, да и я не решался ничего сказать, боясь спугнуть этот
хрупкий момент почти… доверия? Или это была просто жалость к
беспомощному пленнику?