Первый набросок своей теории Дарвин составил в 1842 году. Записи были выполнены карандашом и составляли 35 страниц. К 1844 году резюме теории расширилось до 230 страниц. Дарвин высоко ценил свою работу и понимал ее значение. Опасаясь, что его жизнь может неожиданно прерваться из-за болезни, он в том же году написал для своей жены нечто типа завещания, в котором просил в случае его внезапной смерти передать записи по теории видов какому-нибудь ученому, который смог бы привести их в порядок и издать. Человеку, который взял бы на себя этот труд, Дарвин завещал 400–500 фунтов и все доходы от предполагаемого издания.
Поскольку в 1846 году Дарвин занялся изучением усоногих раков, теория видов временно отошла у него на второй план. Но в 1854-м, когда второй том «Монографии подкласса усоногих» увидел свет, ученый вернулся к главному делу жизни и начал работу над своей знаменитой книгой «Происхождение видов».
К 1858 году Дарвин написал примерно половину задуманного сочинения. Но тут грянул гром: произошло событие, которого Дарвин никак не ожидал. Молодой и, безусловно, талантливый ученый Альфред Уоллес, изучавший в то время природу Малайского архипелага и Юго-Восточной Азии, прислал на рассмотрение Дарвина свою небольшую работу «О тенденции разновидностей к неограниченному отклонению от первоначального типа». Очерк Уоллеса содержал краткое изложение эволюционных идей, обстоятельным и обширным изложением которых занимался Дарвин. Уоллес просил старшего коллегу ознакомиться с его работой и в случае одобрения переслать ее Лайелю. Таким образом, при том, что Дарвин гораздо раньше Уоллеса создал свою теорию, приоритет его открытия оказался под угрозой. Лайель и Гукер, друг Дарвина и один из первых сторонников его теории, убедили ученого в том, что нужно вместе с работой Уоллеса опубликовать выдержки из работы Дарвина 1844 года и его письма американскому ботанику Грею, в котором излагались основы теории происхождения видов. Вот что писал по этому поводу сам ученый: «Сначала мне очень не хотелось идти на это: я полагал, что м-р Уоллес может счесть мой поступок совершенно непозволительным, – я не знал тогда, сколько великодушия и благородства в характере этого человека. Ни извлечение из моей рукописи, ни письмо к Аза Грею не предназначались для печати и были плохо написаны. Напротив, очерк м-ра Уоллеса отличался прекрасным изложением и полной ясностью».