— Элеонора, —
позвал Грабовский, подойдя к двери.
Я
готова…
— Присоединяйся, —
добавил он, раскрывая дверь пошире.
Не то цыганка, не
то Шамаханская царица с плывущей походкой образцовской куклы,
Элеонора выглядела эффектно. Чуть за тридцать, вальяжная, волевая,
с вороным удлинённым каре и с совершенно бл*дским взглядом.
Психиатр-гипнотизёр с тугими грудями и тонкой талией.
Она встала передо
мной и улыбнулась.
— Сейчас я вас
загипнотизирую и выйду, а Алексей Михайлович останется и будет
задавать вопросы.
В дверь
постучали.
— Товарищ
полковник, разрешите?
— Что там такое? —
недовольно бросил он и шагнул к двери.
Элеонора,
воспользовавшись тем, что шеф на неё не смотрит, широко распахнула
глаза, сделав настороженно-испуганный вид и практически незаметно
шевельнула указательным пальцем с длинным красным ногтем. Она
качнула его в мою сторону, потом к себе и, наконец влево-право, для
убедительности чуть мотнув головой — Мы друг друга не
знаем.
Естественно, не
знаем. Первый раз в жизни видим. Если это не уловка Грабовского, то
хорошо. Но, в любом случае, нужно было идти до конца. Сейчас менять
показания представлялось уже невозможным.
— Сейчас я
досчитаю до десяти и ты уснёшь, — волевым командным голосом
объявила она. — Раз… два… три, четыре…
Она досчитала, и
ничего не изменилось.
— Готов, зайчик, —
констатировала Элеонора и едва уловимо подмигнула. — Закрой
глаза.
Я
закрыл.
— Ты будешь спать,
но сможешь всё слышать и отвечать на вопросы. Ты проснёшься, когда
я коснусь рукой твоего лба…
Ну, и всё такое.
То есть… она даже не попыталась погрузить меня в транс. Вопросов на
этот раз было мало и касались они не только КПК. Это напоминало
формальный контроль, не больше.
Была уже ночь, у
меня начался отходняк и желания продолжать беседу с Весёлкиным не
наблюдалось. Да и он тоже не горел желанием общаться
ещё.
— Сейчас тебя
отвезёт машина, — устало кивнул он, — езжай, отдыхай,
восстанавливайся. Я сегодня уеду в Питер, а денька через два
встретимся, и тогда уже я буду отвечать на вопросы. А заодно
накидаем план действий. Что и как нам делать. Лады? И не смотри ты
волком, аж страшно делается.
— Это от твоего
зелья взгляд такой. И во рту противный сладкий привкус после
него.
— Пройдёт, не
бойся.
— Не бойся, —
повторил я. — Я и не боюсь. Я раздражаюсь. Доверие между товарищами
по борьбе вызывает огромные вопросы. Гигантские, можно
сказать.