Мы
отступили. Поначалу на исходный рубеж, а дальше пришёл приказ
отходить кФеншуйлину. Туда и
побрели, оставив на поле боя добрую половину личного состава. А
кто-то и поболе… В моей сотне, например, в строю осталось двадцать
семь казаков… Из девяноста семи… И я остался единственным в сотне
офицером. Оно и не удивительно – шли мы на острие атаки. Первая
сотня, как-никак. Первыми и огребли по полной программе.
Здесь,
кстати, нужно отдать должное японцам. Наших погибших они собрали и
захоронили с воинскими почестями. Даже батюшку для отпевания нашли.
Попавших в плен раненых, впечатлённый случившейся рубкой командир
дравшейся с нами гвардейской кавалерии приказал отправить в
расположение наших войск, приложив в качестве сопроводительного
письма собственноручно написанное и переведённое на русский язык
хокку:
***
Воинам доблестным жизнь не щадившим
За
Императора, честь и страну –
Слава,
хвала и почтенье.
_____
Что тут
скажешь – благородно, конечно. С одной стороны. А с другой
по-иезуитски коварно. Раненых разной степени тяжести с почётом
сопроводили в… Порт-Артур, очевидно ради того, чтобы прибавить
гарнизону ещё одну статью расходов и дополнительную головную боль.
Ну… Отпустили – и на том спасибо.
А у нас
потащилось отступление в сторону Мукдена. Мы на маршруте следования
тащили всё ту же охранно-дозорную службу, сопряжённую с вылазками
на разведку. Нормально. Скучать не пришлось. Тем более, что
оставшихся от моего взвода казаков я взялся по-тихому натаскивать
на разведывательно-диверсионную работу, как я её понимаю, и как
меня этому учил мой ротный в том, уже почти позабытом времени. И
ещё приключилась одно странное, на мой взгляд событие, аккурат на
девятый день после моего «попадалова».
Я тогда
вернулся после очередного дозора и свалился без задних ног, что
называется. Случившееся дальше сном обозвать не получается. Скорее
видение, наверное. Я стоял на каком-то песчаном пляже, а передо
мной на корточках сидел, задумчиво перебирая песок, молодой офицер
в котором, подойдя, я узнал… Себя? Нет. Всё же не себя, а
собственно князя Борцича до моего вселения собственной персоной. Он
покосился на меня, очередной раз пропустил песок сквозь пальцы и
произнёс:
- Все мы
лишь пыль… Одна Россия вечна…
Снова
покосился на меня, будто уточнил – слышал ли я. Затем он
выпрямился, повернулся и ушёл в никуда.