А потом в
семье Борцичей случилась беда. У беды этой были конкретная дата (26
мая 1901 года), конкретные фамилия имя и отчество (Пронский Семён
Иванович) и конкретная партийная принадлежность
(социалист-революционер, а кратко – эсэр). В тот день «юноша
бледный со взором горящим» решил совершить покушение на губернатора
Владимирской губернии, швырнув под его карету бомбу. Взрыв удался,
но прошёл мимо цели. Губернатор, как и «борец за народное счастье»,
не получили и царапинки, а вот находившиеся в непосредственной
близости люди…
В
больницах с повреждениями различной степени тяжести оказалось семь
человек. Ещё шесть человек погибли на месте. В их числе была вся
семья молодого князя: его отец, мать, и обе младшие сестрёнки –
девчонки восьми и одиннадцати лет… И именно тогда на характер
Святослава наложилась кристально-чистая, неспособная прощать
ненависть: ко всему революционному, всему либеральному, всему
народническому, невзирая на партийную принадлежность. Неважно кто
попадался на пути – анархист, «кадет», «эсдек», или какая-то ещё
либерально-демократически или левацко-революционно ориентированная
«личность». «Личность» эта, вне зависимости от пола и возраста
подвергалась как минимум издёвкам и публичному смешиванию с грязью.
Как максимум – «личность» получала в морду, иногда и не просто
рукой. И, в принципе, всё бы ничего, но как-то ухитрился Святослав
Олегович ненависть свою распространить на всех, кто не дворянин. И
зря, хотя и объяснимо в принципе…
В итоге,
пришло всё, вполне закономерно, к стычке с какими-то леваками,
праздновавшими очередной, совершённый «братьями по борьбе, теракт.
Борцич вступил в прения с доморощенными карбонариями, использовав в
качестве основного аргумента дубовую трость, которую благополучно и
сломал об чью-то спину или голову. Результаты дискуссии: шесть
студиозусов в больнице, из них двое калеки на всю оставшуюся жизнь.
А князь Борцич, вместо Николаевского юнкерского, уехал постигать
военную науку в Оренбург, после выпуска из которого получил
назначение на взвод в Уссурийском казачьем полку. Там я его, в
итоге, и «застал».
Такие
дела… Что я могу сказать? Не так уж всё и плохо. За исключением
спеси, и наглости, которые я уже благополучно свёл к нолю, меня все
устраивает. Ну, и откровенно радует то, что, если вдруг вернусь я в
родные пенаты – ни перед кем извиняться и ни перед кем краснеть не
подумаю. И вообще пусть либерда местного разлива скажет князю
спасибо с земным поклоном за то, что не имел он привычки носить
трость со скрытым клинком. А то вряд ли бы кто-то из них дожил до
больницы в принципе.