Он глубоко вдохнул и сжал пальцы в
последнюю печать.
Тени сомкнулись.
— Ах ты мелкая тварь! Что ты
задумал?!
Хидан скривился в оскале, его глаза,
полные безумного огня, метались между Шикамару и смыкающимися
вокруг тенями. Он чувствовал, как что-то незримое сковывает его
изнутри — не тело, а саму душу. И это его бесило.
— Хватило подмены крови для обряда
Джашина, а теперь вот это?! — он захохотал, но смех звучал нервно.
— Ты думаешь, такие шутки пройдут?! Я тебя в куски порву, потом
соберу и снова порву! Ты даже не понимаешь, с кем связался,
сопляк!
Шикамару вздохнул, медленно складывая
печати: Змея — Тигр — Дракон — Крыса.
— Понимаю прекрасно. С психом,
который мнит себя богом.
Тени вокруг них сгущались,
превращаясь в черные языки пламени, ползущие по земле. Воздух
дрожал, наполняясь гулом, будто сама тьма завывала от
напряжения.
— Ты… Ты что, серьёзно?! — Хидан
попытался рвануться вперёд, но его ноги вдруг провалились в тень,
как в смолу. — ЧТО ЭТО ЗА ХЕРНЯ?!
Техника требовала обета. И Шикамару
произнес его вслух, глядя в глаза врагу:
— Я, Нара Шикамару,
связываю свою душу с душой врага моего. Пусть тьма не разлучит нас.
Пусть Колесо Сансары примет нас обоих. Кагэ Куруиши.
Шикамару не стал объяснять. Он просто
сжал последнюю печать — Крысы — и почувствовал, как его собственное
тело стало тяжелеть, будто его затягивает в бездну.
Тени взорвались.
— Ты думаешь, можно просто вытянуть
мою душу, как гнилой зуб?! Это жертва, ублюдок, жертва,
слышишь?! Без крови, без боли — Джашин отвергнет тебя!
Земля содрогнулась, разверзаясь под
ними, как пасть древнего зверя. Хидан завопил, ругаясь, проклиная
его род до десятого колена, но Шикамару уже не слушал. Он смотрел
вверх, на клочок голубого неба, которое ещё секунду назад казалось
таким далёким, а теперь — близким, как никогда.
— Асума-сэнсэй…
— Я сделал это.
Последнее, что он услышал перед тем,
как тьма накрыла его с головой, — дикий, яростный вопль Хидана,
теряющегося в глубине земли.
***
Коноха.
Тихий шелест листьев. Ветер,
осторожный, будто боясь потревожить покой, скользил между
мемориальными плитами, на которых золотом были выбиты имена
погибших шиноби.
Куренай стояла рядом с Чоуджи, её
пальцы судорожно сжимали край плаща. Она не плакала — просто
смотрела вдаль, туда, где закат окрашивал небо в багровые тона.