Противно. Мерзко. Слизко. Хочется умыться. Наждачкой себя протереть. Чтобы ни одного атома измены на мне не осталось.
Не желая больше слушать их, разворачиваюсь и ухожу прочь. Без денег. Без вещей. С разбитым сердцем, которое кровит, будто после ножевой раны.
Благо у меня в пяти минутах отсюда бабушка с дедушкой живут. Я раньше с ними там жила, потом к Андрею переехала. Но моя комната в их доме все еще пустует. Бабушка ее прибирает, но ничего в ней не меняет.
Как добираюсь до их квартиры, даже не помню. Ни того, как спускалась по лестнице с семнадцатого этажа. Ни того, как иду по улице. Ни того, как поднимаюсь на лифте, на этаж бабушки с дедушкой.
Лишь…
— Лера, что с тобой? — испуганно восклицает бабушка, открыв мне дверь и быстро оценив мой внешний вид.
— Мне плохо, бабуль, — шепчу и падаю в ее теплые, успокаивающие объятия.
— Что случилось, девочка моя? — бабушка приобнимает меня за плечи и ведет на кухню. Усаживает на стул и идет ставить чайник. — Правда к чаю только масло и печенье, — виновато говорит, будто я могу сейчас развернуться и уйти.
Оглядываю ее, печально поджав губы.
Мне сейчас совершенно все равно на чай, лакомства и еду. Тошнит от всего мира. Хочется лечь в кровать и не двигаться, пока боль внутри сердца не пройдет.
Пока обида и боль не перестанут меня есть изнутри или съедят до такой степени, что я перестану что-либо чувствовать.
Но сказать такое бабуле, которая поднимала меня с трех лет. Которая волнуется обо мне больше, чем о себе. Которая последнее с себя снимет, чтобы мне отдать — я не могу.
Не имею права показывать, как мне плохо.
— Я просто чай буду, — говорю ей и прикрываю глаза.
Как он мог мне изменить? Зачем? Что я сделала не так? Я была хорошей женой, хозяйкой и другом ему. Во всем поддерживала, всегда старалась угодить во всем. Порой даже ломала себя под него.
Мы столько всего прошли. Его две операции, реабилитацию, а потом даже финансовые долги.
Мы бесплодие мое вместе победили! А он…
— Что случилось, Лерусь? — бабушка двигает свой стул поближе ко мне и садится рядом. — Кто обидел? Врач что сказал? С ребенком что-то?
— Андрей, — признаюсь ей и, не сдерживая себя, позволяю разрыдаться.
— Поругались? — догадывается она и сочувственно гладит по спине.
Этот жест пробуждает в моей голове воспоминания о детстве. Когда я вот так же сидела на кухне и ревела из-за несправедливо поставленной двойки. Англичанка меня совсем не любила. Если кто-то сделал пять ошибок — онаему три ставила. А для меня пять ошибок была двойка.