– Доведет до конца что? – похолодев, уточнил старик.
В нескольких словах Пирс рассказал деду, что замыслила его своенравная внучка.
– Вирджиния Энн Уэверли! – крикнул он, вскакивая из-за стола с такой быстротой, как будто кто-то ужалил его в мягкое место. – Немедленно иди сюда!
Вирджиния вошла в комнату с невинным выражением лица, которое ни на секунду не обмануло его, держа в одной руке тарелку с тостами, а в другой – поднос с маслом.
– Да, Поппи?
– Пирс рассказал мне, – нахмурился генерал, – что ты собираешься участвовать в какой-то глупой гонке против лорда Гейбриела Шарпа.
Вирджиния поставила тарелку и поднос на стол и с презрением посмотрела на Пирса:
– Никогда больше не стану вышивать для тебя домашние шлепанцы.
– Если ты собираешься вышивать для меня еще одни шлепанцы, – холодно посмотрел на нее поверх своей чашки Пирс, – мне придется отрастить еще одну пару ног.
– Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно огромное количество шлепанцев, – не унималась Вирджиния. – Ты изнашиваешь их быстрее, чем…
– Меня не волнуют эти чертовы шлепанцы Пирса! – крикнул Айзек. – Я хочу знать, что тебя толкнуло бросить вызов Шарпу соревноваться в гонке! Не в твоем характере совершать такие безрассудные поступки.
– Здесь не о чем беспокоиться, – рассердилась Вирджиния. – Короткая гонка в экипажах по беговой дорожке в Илинге. Ну, ты помнишь ее, она нисколько не опасна.
– Любая гонка опасна, девочка!
– Поппи, присядь, – твердо сказала Вирджиния, подойдя к генералу и положив руку ему на плечо. – Ты же знаешь, врач говорит, тебе нельзя волноваться.
– Так не расстраивай меня! – стряхнул он ее руку. – Пирс сказал, что на самом деле ты бросила вызов этому человеку, решив проскочить в «игольное ушко» на той узкой беговой дорожке в Тернем-Грин. Ты о чем думала?
– Я думала, – покраснела Вирджиния, – что смогу победить его и он наконец перестанет ходить с важным видом по городу, хвастаясь своим умением убивать людей.
Эти слова сразу обуздали крутой нрав Айзека. Смерь Роджера больно ударила по всем в их семье, но Вирджиния пережила эту потерю острее всех. Она боготворила брата, а смерть нанесла неизгладимый отпечаток на тот гигантский монумент, который она создала в его честь в своем воображении, будучи еще девчонкой. Когда дело касалось Роджера, горе застилало Вирджинии глаза, и она ничего не видела перед собой.