– Какой смысл, говоришь? – задумчиво повторил Ладочников.
– Конечно! Тут коньяка мало. Но консультацию квалифицированного специалиста, твою консультацию, я оплачу. Только не в один прием, – спохватился он. – Частями.
Ладочников посмотрел на него с сожалением.
– Дурак ты, Дима, дурак, хоть и без пяти минут доктор наук. Это у вас там в академии учат теперь, что всё на бабки надо сводить? Обижаешь, гражданин начальник… А если бы я к тебе с такой вот просьбой пришел? Ты отказал бы? Или стал намекать на бабки?
– Ну… на «хеннеси» я точно намекнул бы, – честно сказал Мышкин.
– Другое дело! Значит, зачем я влез в твое дело? Тут немного сложнее все… Скажу так, чтоб ты сразу понял. Я уже сейчас знаю, на что ты натолкнешься в базе данных фонда. И даже знаю, как отреагируешь. И скажу тебе честно, старая перечница: мне очень хочется, чтобы ты нарыл на огороде у Златкиса все, что можно. И даже больше, чем все. А главное, пристроил к делу. Чтоб труд мой не пропал. И твой.
Что-то защемило у Мышкина за грудиной, и так печально защемило, что он не нашелся, как и что ответить Ладочникову. Хоть он и освоил кое-как роль холодного циника, но сегодня не получилось. Защемило и в носу. Мышкин взял салфетку, которой Ладочников только что протирал монитор, высморкался в нее и швырнул в корзину.
– Спасибо тебе, старина, – с чувством сказал он.
– Благодарить будешь, когда получишь результат.
Тут Сергей Ладочников неожиданно помрачнел и затих, и вид у него был такой, словно он что-то взвешивал на невидимых весах в своей голове, но при этом знал, что весы врут, а других весов у него нет.
Дмитрий Евграфович ждал – внимательно и почтительно. Он думал, что Ладочников, конечно, скрытый психастеник, как большинство людей, занимающихся делом неясным, но требующим большого душевного напряжения. Понятно, Ладочников человек творческий, следовательно, плохо управляемый. Судьба таких людей – постоянно пребывать в зоне повышенной опасности, о чем они, как правило, не задумываются, потому что для них опасность – естественное состояние.
– Скажи мне, друг Дима, – заговорил Ладочников. – Какая категория социальных отношений, как принцип всей жизни, стала определяющей для нашего счастливого времени? Даю пять секунд на размышление.
– Не надо, – ответил Мышкин. – Я тоже думал над тем же. И вычленил две категории.