— Михаил
Терентьевич ехать не хотел, — наябедничала Анька. — Говорил — мол,
ерунда все, напридумывали. Если бы что-то случилось, так ко мне бы
городовой к первому и прибежал — дескать, следователя надо
заштопать.
Тут подал
голос и сам эскулап. Федышинский, ни капельки не смутившийся
Анькиными словами, строго сказал:
—
Давайте-ка милые барышни, а еще и господин исправник — идите-ка все
отсюда. Уж коли я приехал, то надо раненого осмотреть. А вас здесь
слишком много, чтобы работать. Брысь!
Боже ты
мой! Две девчонки подняли на уши и городского голову, и старого
лекаря. Мне даже стыдно стало, что я тут живой-здоровый. А еще — в
нижней рубахе. Впрочем, Анька меня не раз видела в неглиже, да и
Леночка тоже. Правда, только один раз.
— Михаил
Терентьевич, может, мы с вами лучше в горницу пойдем? — предложил
я. — Там вам спокойнее будет. А господин исправник барышням пока
ситуацию разъяснит.
Оставив
бедного Василия объяснять и рассказывать девчонкам обстоятельства
ранения следователя, мы удалились в горницу. Федышинский,
разумеется, даже руки не соизволил помыть, а только
кивнул.
— Рубаху
снимайте.
Я немного
покряхтел — все-таки, рука ранена, а лекарь даже не подумал помочь,
но сумел снять с себя нательную рубашку. Чего ж она тесная-то
такая? Когда надевал, было легче.
Пока
разоблачался, лекарь ворчал:
— Услышал,
что Чернавского застрелили — уж как я обрадовался, вы себе даже не
представляете! Прямо-таки, боженька босичком по душе прошел. У меня
такое бывает, когда с похмелья первую рюмочку примешь! Подумал —
есть ведь еще в жизни счастье! Да, погорюем немножко, поплачем —
как же без этого? Зато потом мы вас похороним, ежели, разумеется,
папенька с маменькой не захотят ваше тело в Новгород отвезти, да на
родовом кладбище схоронить. Есть у вас родовое кладбище? (А кто его
знает? Должно быть, но оказии не было навестить могилы предков.) А
у нас, я вам сам и местечко присмотрю, такое, чтобы не сыро было, и
червячков поменьше. Но они все равно до вас доберутся — поверьте
старому цинику. Похороним, отпразднуем… Кхе… Хотел сказать —
помянем господина следователя. Зато потом настанет тишь да гладь,
да божья благодать. И убийц у нас не будет, и работы старику
меньше.
— Надеюсь,
вы свои шуточки при барышнях не говорили? — поинтересовался я. —
Я-то уже привык к вашему черному юмору, а ведь кто-то может и не
понять. Огреет вас чем-нибудь тяжелым, а мне потом дело
расследовать.