Супруг
только пожал плечами.
— Мы ж
завтракали перед поездкой, а тут и ехать-то всего ничего. Вернемся
как раз к обеду, так что, не стоит аппетит перебивать.
—Да, не
стоит, — согласилась Наталья Никифоровна.
Я
отправился на кухню за водой (кипяченая у нас в графине!), налил
стакан и принес Наталье.
—
Благодарствую, — сказала госпожа Литтенбрант. Принявшись пить,
поглаживала себя по животу. — А мы с Петей, с Петром Генриховичем
до сих пор не решили — как ребеночка назовем? Может, вы подскажете?
Как-никак, будущий восприемник.
— Назовите
Сашкой, — предложил я.
— Думаете,
мальчик будет? — заинтересовался Литтенбрант.
Я что, пол
ребенка умею определять? Мне имя Александра нравится. Можно и
Сашкой звать, а можно Шуркой. Александр, конечно, тоже
ничего.
— Петя,
так без разницы — и мальчик Саша, и девочка Сашенька, — заулыбалась
Наталья Никифоровна. — У тебя брата Александром зовут, а у меня
бабушку по отцу Шурой звали. Хорошее имя.
— Точно, а
чего же мы сами не додумались? — вытаращился Литтенбрант. — И
звучит неплохо — хоть Александр Петрович, а хоть Александра
Петровна. Не зря мы к Ивану Александровичу приехали.
— Мы здесь
ненадолго, по своим делам, — поспешно сказала Наталья, а супруг
улыбнулся: — Наташа, ты уж скажи, как оно есть…
Господи,
Литтенбранты тоже решили проверить — жив ли Чернавский или
нет?
— Неужели
до села Нелазское дошли слухи, что меня дезертиры убили? —
предположил я.
— Еще
хлеще — каторжники беглые. Дескать, решили со следователем
расквитаться, за то, что он их товарищей в тюрьму да на каторгу
упек! — сообщила Наталья Никифоровна, смахнув выступившую слезинку.
— Подстерегли, обступили кругом, потребовали, чтобы следователь на
колени встал и покаялся. Но Чернавский — он гордый, на колени ни
перед кем не встанет, так они его с всех сторон
расстреляли!
—Ух ты, до
чего фантазия у народа богатая! — покрутил я головой. — Это ж, надо
додуматься — с каторги кто-то сбежал, чтобы неизвестно за кого
отомстить!
— Вот и
Петя сказал — неправда это, — кивнула Наталья.
— Ну да,
кто в такую х.ню поверит? — начал Литтенбрант, но спохватился,
поймав рассерженный взгляд жены: — Да-да, прости Наташенька,
оговорился. Хотел сказать — ерунда. Если бы они кругом встали,
стрелять начали, то сами бы себя и поубивали. Да и не бывало
такого, чтобы следователей убивали. А Наталья рыдать принялась —
мол, а вдруг и на самом деле что случилось? А Ваню, Ивана
Александровича, она как сына полюбила. Предложил — мол, давай
съезжу, узнаю, так ей невтерпеж — мол, я тоже с тобой. И куда ей на
седьмом месяце?