Он извлек из кармана припасенный кисет с махоркой и, поискав глазами – кому? – протянул его сидевшему с краю немолодому, заросшему щетиной исхудалому штрафнику, определив по загрубелым костистым рукам – работяга и скорее всего колхозник. Солдат заторопился, полез в нагрудный карман за бумагой, но закурить не успел.
– Эй ты, тютя, дай-ка сюда кису! – Изящный небрежный жест, и кисет повис на тесемках в руке у белобрысого с серьгой в ухе штрафника. – Потом вместе закурим, – снисходительно пообещал он безмолвно внимавшему солдату. – А то начальник ждать не любит, – белобрысый переправил кисет за спину в услужливо подставленные руки. – Ты, ротный, к нам почаще заглядывай. У нас тоже найдется чем угостить, – он уже протягивал Колычеву, самодовольно ухмыляясь, пачку «Беломора» с торчащим кончиком предупредительно выщелкнутой папиросы.
Кровь толкнулась в голову. Подкуп, задабривание тюремной обслуги и лагерного начальства одновременно с откровенным бесцеремонным насилием и жестокостью, насаждаемыми против остальной, «фрайерской», части заключенных, – не только отличительная черта поведенческого кодекса ворья на зоне, не только и не столько первое правило и норма жизни, но основной закон и главное условие их арестантского бытия. Так они добиваются лучших условий для себя.
Дать взятку начальнику и заручиться его покровительством, «наколоть» фраера, подвергнуть его физическому унижению и принуждению, отобрать у него все лучшее – святое дело, предмет особой воровской доблести и бесконечных хвастливых россказней в кругу подельников. В искусстве «купить» фраера блатняки большие мастера. Пачка «Беломора» – пробный камешек. Интересно, во сколько пачек оценивает белобрысый его, Колычева?
Павел поднял медленный тяжелый взгляд от пачки «Беломора» на лицо белобрысого: чистое, гладкое. Теперь он уже разглядел на нем и офицерскую гимнастерку, и хромовые сапоги – такие же, как на Сахно.
Несколько секунд длится томительная немая пауза, во время которой Павел и белобрысый обмениваются изучающими красноречивыми взглядами.
– Фамилия? – наконец требует Павел.
– Штыров.
– Кличка?
– Рисуешь, начальник? – недобро осклабился белобрысый.
– Кличка?
– Штырь, – с горделивым вызовом назвался штрафник, уверенный, что кличка-то его Колычеву наверняка известна. Должен быть наслышан.