— Ра-асцвета-али яблони и груши! —
вопил Борька, подталкиваемый сзади прикладами. — Эх, гранату бы на
вас, сволочи!
Потом меня втолкнули в прихожую.
Голос Борьки затих — хлопнули дверью. В нос ударил сразу запах
спиртного. Девица в халате валялась в спальне на взбитой перине: из
коридора мне были видны её голые ноги.
— Подвести, ком шнель, сюда! — указал
к столу немец.
Сам плюхнулся в кресло, я остался
стоять.
Забренчал телефон. Меня обступили с
боков два охранника. Немец что-то прощебетал на своем птичьем
языке. Бросил трубку. Скосил взгляд на пышную фрау. Та уже
одевалась.
Сейчас нагрянет кто-то посолиднее, —
промелькнуло у меня в голове. — Из начальства!
Накинув тулуп, девица спешно исчезла.
Хлопнула дверь. Дунуло холодом. Как там Борька в колодце? Этот
немец сказал, что там карцер какой-то. Пусть бы каменный мешок,
лишь бы не лед, не вода.
Обвел взглядом комнату. Странное
дело, — мелькнуло вторично, — уже третий раз в плену. Именно
третий, если считать тот первый раз, когда меня таскали свои же
советские особисты. Тогда был еще жив Алексей, замученный позже в
гестапо. Второй раз у Бромера — тогда с майором Граниным Павлом
Даниловичем. Сейчас у какого-то Шумана.
К крыльцу подкатила машина. Два
охранника вытянули руки по швам. Герр Шуман освободил кресло с
почтительностью. Из двора донеслись голоса: переодетый
агент-капитан докладывал что-то начальству. Проскользнуло мое
имя.
Ну вот. Началось, — поздравил я себя
мысленно. — Теперь жди неприятностей.
— Хайль Гитлер! — вскинул в
приветствии жестом герр Шуман.
Вошел грузный полковник СС. Я уже
научился различать их немецкие звания — во всяком случае, передо
мной возник кто-то из высшего начальства. Шуман принял стойку
смирно. Вошедший стряхнул иней. Понюхал перегар комнаты. Сморщился.
Что-то гаркнул, отчего Шуман еще больше превратился в вытянутый
столб. Прошел мимо меня. Бросил фуражку на стол. И на ломанном
русском сразу приступил:
— Кто ви есть, мы знать. Нам
доложить. Ви есть тот конструктор, что мы искать по всем полкам,
дивизий, армий. Наш разведка уже разыскать вас. И теперь ви в наш
рука.
Слово «ви» произносилось им совсем
как у Сталина: с протянутым «ви-ии».
Я предпочел отмолчаться. Полковник,
гневно взглянув на Шумана, уселся в кресло. Сложил локти на груди.
Блеснул железный крест. Жестом показал на стакан. Нацист
ретировался в кухню, вернувшись с графином воды. Подскочил,
плеснул. Полковник выпил залпом. У меня засвербило в носу. Отчаянно
хотелось вмазать обоим в харю, но не давали связанные руки.