— Да пребудет с тобой милость Всеблагого, добрый хозяин, — с достоинством вклинился Кэвин в его словесный поток. Впрочем, следовать приглашению он не спешил. — Мне нужна тихая, чистая комната, чтобы отдохнуть до утра. Ужин пусть принесут туда. — И он уронил три серебряные монеты в подобострастно протянутую ладонь хозяина.
— Как прикажете, святой отец, — раскланялся тот. И снова рявкнул: — Мария! Бесполезная девчонка! Немедленно проводи святого отца в нашу лучшую комнату!
«Как он выслуживается перед инквизитором, — удивилась я. — Словно перед знатным лордом».
Тут из глубины зала возникла растрёпанная светловолосая девушка. Возрастом она была, пожалуй, помладше меня, а её передник служанки не отличался особенной чистотой. Девушка присела перед Кэвином в реверансе, пролепетала: «Добро пожаловать, святой отец, прошу, следуйте за мной» — и повела его к лестнице на второй этаж.
Лучшая комната постоялого двора и впрямь оказалась недурна. Чистый пол, белые простыни, сразу пошедшее тепло из растопленного Марией камина.
— Скажи, дитя, — обратился к ней Кэвин, — а много ли у вас сегодня постояльцев?
Отчего-то этот простой вопрос заставил Марию зарумяниться.
— Только один, святой отец. Но его комната через две от вашей.
— Ясно, — отозвался Кэвин. И оделив девушку медяшкой, попросил побыстрее принести любой еды, а после не беспокоить.
— Хорошо, святой отец. — Спрятав монетку, Мария снова сделала книксен.
— И оставь поднос в коридоре, — как будто задним числом сообразил Кэвин. — Я буду молиться Всеблагому и не смогу отвлечься, чтобы открыть тебе дверь.
Если служанку и удивила эта просьба, ответила она всё тем же «Хорошо, святой отец» и поспешно вышла из комнаты — выполнять поручение.
«Как они перед тобой выслуживаются», — повторила я своё наблюдение.
— Не передо мной, а перед моими деньгами, — поправил Кэвин, наконец откидывая капюшон. И едко усмехнулся: — Точнее, перед деньгами Винса.
Подошёл к окну, за которым уже вовсю лило, и выглянул наружу. Как по мне, ничего интересного там не было: лужи во дворе, блестевшая от воды крыша конюшни, раскисшая лента тракта.
— Будем надеяться, всё пойдёт благополучно, — пробормотал Кэвин. Запер дверь и, сняв перчатки и плащ, повесил последний сушиться у камина. Скинул сапоги, завалился на кровать, и у меня не хватило духу отчитать его за то, что сделал это в дорожной одежде.