Женщины с самодовольной улыбкой, свойственной всем индейцам, не осознающим собственной жестокости, разрывали лягушку за лапы, чтобы вытекла вся кровь, считавшаяся ядовитой. Я не могла делать так же. Поэтому, найдя лягушек, я отдавала их другим, и те тут же разрывали несчастных рептилий. Я в ужасе прикрывала глаза, а женщины хохотали.
К обеду, когда мы собирали достаточно лягушек, с них снимали шкурки, заворачивали в листья какого-то дерева и жарили на костре. С гарниром из маниоковой каши получался настоящий деликатес.
Когда не было дождя, я обычно укладывала Луизу спать прямо на землю на листья бананов. Она тихо наблюдала, как вереницы зеленых и желтых навозных жуков ползли вверх и вниз по светло-зеленым стеблям камыша. В своих сверкающих изумрудом и золотом доспехах они казались существами из иного мира. Меня снова и снова удивляло поведение девочки: она почти не плакала. Живя среди индейцев, я замечала, что их маленькие дети ведут себя точно так же. Неужели так сильно влияла на дочку окружающая среда?
Дни ползли за днями. Было понятно, что наши враги нас потеряли. И когда, казалось бы, можно было спокойно вздохнуть и порадоваться жизни, Джеймс впал в мрачное настроение. Он стал угрюмым, замкнутым и раздражительным. Пытаясь перебороть ощущение отчужденности между нами, я старалась больше угождать ему, но он от этого еще больше раздражался, и я оставила его в покое. Но меня саму начали мучить дурные предчувствия, меня словно стали осаждать некие не поддающиеся определению силы.
Однажды ночью, когда я еще не совсем впала в сонное забытье и витала где-то между сном и явью, на меня обрушилось внезапное озарение. И пришло оно не в словах, но преобразилось в целую последовательность мыслей и воспоминаний, вспыхивавших передо мной яркими образами, и все вдруг предстало в истинном свете. До меня вдруг дошло, что точно так же выросло отчуждение между моими родителями в далеком детстве. Я как будто нацепила на себя чужую роль – роль моей матери, а роль отца начал играть Джеймс.
Этим вечером я решительно подсела к мужу, который расположился возле костра рядом с несколькими индейцами и Кадербхаем, и из меня бесконечным потоком полились слова, громоздясь друг на дружку с поразительной быстротой.
Индейцы и Кадербхай поняли, что между нами с Джеймсом разыгрывается сцена, и тактично оставили нас наедине.