Музыка, яркий свет, воздух - горячий и густой и от табачного дыма. Я танцую с незнакомым парнем лет семнадцати, который шумно пыхтит мне в ухо. И вдруг каким-то чудом вместо него - он! Прижимаюсь к нему, как утопающий хватается за змею. Задыхаюсь, начинает колотить дрожь. И вот мы на палубе, стоим рядом, смотрим на дальние городские огни, пьем по очереди вино из одного пластикового стаканчика. И молчим. Потому что не надо слов. Потому что и так все ясно. Все будет потом - боль, стыд, угрызения совести, отчаяние, унижения. Но в тот момент я была счастлива, как никогда прежде и никогда потом...
Снова и снова я вглядывалась в эту фотографию. Других снимков Герострата у меня не было.
Стоп! Ведь и у него могла быть только одна моя фотография! Эта самая. Больше мы нигде не фотографировались, и никаких своих снимков я ему не дарила. Я вообще плохо получалась и поэтому не любила фотографироваться. Но капитан Зотов сказал, что Андрей хранил в отдельном конверте мои открытки и фотографии.
Нечего придираться к словам. В конце концов, он же не сам видел этот пакет. Он в Питере, а в Сочи в корниловских вещах рылся кто-то другой. Сказали «фотографии», он мне так и передал. Не все ли равно?
Не все ли. Стихи Зотову ведь не по телефону процитировали, переслали по факсу или по мылу. Как самое важное свидетельство. Чего? И Зотов их тут же наизусть заучил, да?
Мне стало как-то холодно, и я закуталась в плед. Внутренний голос намекал: Зотов ни в коем случае не говорил мне правду. Но парадоксальным образом, я знала, что при этом он меня и не обманывал.
А кого видела Динка именно в тот момент, когда другие люди были уверены, будто я куда-то уехала? При любых прочих обстоятельствах я бы не обратила на это внимания, мало ли совпадений. Внешность у меня достаточно стандартная, одежда тоже не от кутюр. Что касается мамы, то она уже столько ерунды про меня сочинила, не сосчитать. Но сейчас...
Нет, хватит себя накручивать, так можно черт знает до чего додуматься.
Позвонить маме? Нет, начало второго. Она уже в одиннадцать крепко спит, положив Кирюшу под бочок.
Отношения у нас с мамой были странными - да, но плохими их назвать было трудно. Просто я почему-то чувствовала себя старше и снисходила до ее образа жизни как до детских шалостей. Мама всегда в первую очередь занималась собой, и мы никогда не были особо близки. Я не делилась с ней своими проблемами, она своими со мной - тем более.