- У меня что, нос грязный? Или бант сполз?
- Ой, Алька, не заводись. Не с той ноги встала?
Интересно, как можно встать с грязной лавки с той ноги? И с чего это он такой сегодня подозрительно благодушный?
- У тебя все нормально. И нос чистый, и бант на месте. Правда, губа подгуляла. И растрепалась немного. Хочешь, я тебя причешу?
У меня просто язык отнялся. Да если бы он раньше такое сказал... Точно разрыв сердца приключился бы.
- Чем, интересно, ты меня причешешь? - спросила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более равнодушно. - Пятерней?
Сколько я его знала, Корнилов страшно не любил причесываться и никогда не носил с собой расческу. Стрижка у него была традиционно короткая, волосы не так чтобы очень густые, но вечно торчали во все стороны.
- А хотя бы и пятерней.
Он дотронулся до моих волос, и я дернулась, как от тока.
- Ты чего? - удивился Герострат.
- Не люблю, когда до головы дотрагиваются. Вообще не люблю. Все равно кто.
- С каких это пор? Раньше не возражала. Вроде, и довольна была.
- Я терпела. Не хотела тебя отталкивать.
- Да-а... - протянул Андрей. - А как же ты в парикмахерскую ходишь?
- Редко. И только к своему мастеру. Это... ну, как аллергия.
- А... целоваться? - вкрадчиво, будто кот переступил мягкими лапами, спросил он. - Это же ведь тоже... голова?
Я попыталась отодвинуться, но Герострат меня удержал.
- Надо проверить.
Детский сад какой-то! Я-то думала, в нашем возрасте для подобных вещей поводы и дальние подходы уже не нужны. Захотелось людям поцеловаться или там еще чего - ну и пожалуйста. А то прямо как школьники: ах, Маша, посмотри, ресница в глаз попала. Чмок в щечку - и бежать.
- У меня губа болит, - буркнула я, но уже тонула в его глазах и падала на дно, где золотые листья лежали ковром, ловя отблески осеннего солнца. Падала в тот день пять лет назад, когда моя несчастная любовь, уже целый год кипевшая под крышкой на медленном огне, наконец хлынула через край...
***
К вещевому рынку у метро «Проспект Просвещения» мы шли молча. Солнышко уже с самого утра основательно припекало. Жилет потерялся еще в подвале, но все равно было жарко.
Я ругала себя последними словами. Ну надо же быть такой идиоткой! Растаяла, как снегурочка, поплыла! Даже мысль мелькнула: а вдруг... А на самом деле-то все просто, как апельсин. Резковато я с ним обошлась. Не так ласково, как ему хотелось. В глаза по-собачьи не заглядывала, в попу не целовала, о нежных чувствах, опять же, ни слова не сказала. Вот и решил о себе, драгоценном, напомнить. Все это мы уже не раз проходили.