Сначала я просто привыкла, что его улыбающаяся физиономия всегда рядом, а потом мне это даже понравилось. К тому же Мишка был неглуп и весьма хорош собой: высокий и широкоплечий, кудрявый шатен с голубыми глазами. Многие мне завидовали. Для моего самолюбия это было немаловажно. На выпускном вечере он сделал мне предложение, и я согласилась.
Мама убеждала поступать в институт в Питере. Главным аргументом было то, что не надо будет жить в общежитии или снимать комнату, поскольку имеется бабушка Света с двухкомнатной квартирой. Я отбояривалась тем, что Питер для меня хоть и родной город, но абсолютно чужой, к тому же мои школьные знания не позволяют рассчитывать на что-то серьезное. На самом деле загвоздка была в Мишке. Он-то уж точно не собирался никуда ехать, его дядя заведовал кафедрой в нашем педагогическом. Мишка подал документы на истфак, а за ним и я - на русский и литературу. Мы благополучно поступили - надо было быть совсем тупыми, чтобы туда не поступить! - и продолжали встречаться, пока не «случилось страшное».
Надо сказать, что, при всей своей начитанности, в вопросах физиологии я была тогда полнейшим профаном. Когда сверх положенного по календарю накапало десять дней, я разрыдалась и бросилась маме на шею. Хорошо, я была идиоткой, но она-то чем думала? Тестов тогда еще не продавали, но отправить меня к гинекологу она вполне могла. Вместо этого они с Эдуардом призвали нас к ответу:
«Что вы намерены делать?»
«Жениться», - буркнул Мишка.
Его родители были не в восторге, но, как люди порядочные, противиться не стали. Мы подали заявление в загс, а через три недели я проснулась в луже. Была ли это задержка, или же я на самом деле забеременела и случился ранний выкидыш, так или иначе, мне хотелось провалиться сквозь землю. Но Мишка сказал, что умерла так умерла и мы все равно поженимся. Я согласилась, и это было первой из сборника Великих Глупостей, которые мне довелось совершить.
Все без исключения, даже моя мама, не говоря уже о Мишкиных родителях, у которых мы поселились, думали, что я обманом женила его на себе. Отношение ко мне было соответственным. Промаявшись пару месяцев, мы переселились к моим. Маму это не слишком обрадовало, но Эдуард, на протяжении четырнадцати лет относившийся ко мне с швейцарским нейтралитетом, воспринял это спокойно. Он, похоже, ничего и не заметил. И скоро мы узнали почему.