— Калимера, дядя Еврипид! — немного вразнобой, но вежливо и чинно отвечают мои ребята. Может, все-таки, не вспомнят...
— Так я залезу, Каро? — Еврипид продолжает висеть на дверце, и я вздыхаю.
— Залезай.
Он мигом распахивает дверь и забирается на сиденье.
— У тебя такая высокая машина, Каро, никак не могу привыкнуть.
Пожимаю плечами. У моей амфибии в самом деле клиренс выше чем у среднестатистического автомобиля. Это так Менелай предложил, по чертежам Марка ватерлиния проходила бы почти у самых окон. А мы с парнями сделали корпус выше, чтобы при погружении в воду осадка составила ровно половину корпуса.
И винт так легче получилось спрятать.
Еврипид устраивается поудобнее, щелкает ремнем безопасности.
— А вы всегда были рыжим, дядя Еврипид? — спрашивает Мир, подозрительно сморщив лоб. И я едва сдерживаюсь, чтобы не стукнуть по рулю. Все-таки вспомнили...
Еврипид проводит пятерней по рыжим лохмам и удивленно оборачивается на Мирона.
— Всегда. Я родился рыжим. Так у меня папа тоже рыжий. А ты почему спрашиваешь, Мир?
— А вас всегда звали Еврипидом? — наклоняется вперед Матвей, он как раз сидит посередине. Еврипид в ответ удивленно моргает.
— А как меня еще могли называть?
— Например, Епифаний, — с надеждой подсказывает Макар и бросает на меня любопытный взгляд.
— Почему сразу Епифаний? — чешет затылок совершенно сбитый с толку Еврипид.
Смотрю в зеркало заднего вида, сурово свожу брови на переносице и чуть заметно встряхиваю головой. Мой сын обреченно вздыхает.
— Да так, ничего, — разочарованно машет он рукой и отворачивается.
Мне становится жаль своих детей до слез, но я за рулем, а на дороге плакать недопустимо. Поэтому усиленно моргаю, чтобы прогнать набежавшую пелену.
Сейчас я чувствую настоящую ненависть к Громову. Я могу понять его желание променять меня на капиталы деда. И даже то, что он назвал сына Мартина своим, тоже могу понять. Но то, что он женился на девушке своего брата и они живут как настоящие муж и жена, этого я понять не могу. И простить тоже.
А уж то, какой цирк он устроил сегодня на вручении кубка, и вовсе вызывает омерзение. Он узнал меня, он понял, что перед ним его дети. Похожие между собой так, как раньше были похожи они с братом. Такие же клоны Громовы, какими когда-то были Марк и Марти.
И у него ничего не дрогнуло. Нигде. Его безмятежное лицо до сих пор стоит перед глазами. И еще хватило наглости выяснять, чьи это дети!