Мой телефон уже через один лестничный пролёт разразился звонком. Я ответил, уже будучи на первом этаже.
— Гера, сами доедете. Дела, — выпалил на выдохе.
И только я хотел отключиться на улице, как услышал позади вопль Германа, который скорее всего, раздался из окна:
— Только попробуй уехать! Я с тобой разведусь, засранец!
Не смог удержаться от смеха. Сжал телефон и согнувшись, заливисто заржал. Обернулся и увидел обоих друзей на балконе. Гера улыбался, а Даня закатился от смеха.
— Пять минут, солнышко! — крикнул Герман, отсалютовав мне, на что я кивнул.
Не смог просто уехать. Он же разведётся со мной. Ха-ха. Забавно. Как Бестужев и сказал, они спустились через пять минут. У Германа в руках была моя дорожная термокружка, а у Дани, мать её, тарелка. С чем-то вкусным, кстати.
— Пока не позавтракаешь, мы никуда не поедем, — строго сказал Даниил. — Понял?! — он практически сунул мне в рот кусок пирога, который я охотно откусил. — Ещё раз такое выкинешь, пипец тебе, Зорин! — процедил он, кивнув Герману.
Гера сунул мне в руку термокружку и проследил, чтобы я запил клубничный пирог разбавленным кофе. Я уже было подумал, что они будут проверять проглотил ли я десерт. И реально, пока не съел кусок пирога, они не дали мне даже сесть в машину. Был уверен, что все соседи прилипли к окнам после такого фееричного шоу Германа Бестужева. Осталось только поклониться в конце. И услышать аплодисменты.
— Ещё раз, и в глаз! — прошипел Гера, двинув к ближайшей двери.
— Ты идиот, Зорин, — буркнул уже и Даня.
Гера плюхнулся на заднее сидение, а Даня, как и всегда, вперёд. Золотарёва укачивало сзади. И как-то уже привыкли сидеть так.
Когда я сел за руль, попал под двойной пристальный взгляд: зелёных и карих глаз. Герман тарабанил пальцами по спинке пассажирского сидения, а Даня поджал губы и сощурил свои зелёные глазки.
— Мы не шутим, Зорин, — серьёзно проговорил Герман. — Хочешь, чтобы твои братья дали тебе по щам? Легко.
— Ну ладно вам, — глухо усмехнулся. — Я понял.
— Вот поэтому тебе надо оставить Белкину в покое, — упрёк Дани прозвучал слишком грубо. И всё то настроение, что они подняли, рухнуло на самое дно. — Вот, — фыркнул друг. — Любое упоминание балерины, и ты мрачнеешь. Это ненормально. Сбегаешь от нас. И ты будешь уверять нас, что всё нормально?