— Уже сейчас выглядит великолепно, как и все, что ты делала и делаешь.
Помню, когда я впервые с ним разговаривала, меня поразил глубокий проникновенный тембр его голоса. Он действовал как гипноз. Хотелось слушать его, открыв рот. Мои подружки до сих пор считают, что я вышла за Андриевского из-за денег. Но правда в том, что с первой минуты нашего знакомства я не могла перед ним устоять. Я не хотела его дорогих подарков и шикарных жестов. Мне нужен был он: его тяжелый мужской подбородок, покрытый щетиной, аристократически прямой нос и шикарные крупные ладони с красивыми длинными пальцами. Наверное, поэтому сейчас, когда он стоит за моей спиной, мне не хватает воздуха. А еще все время болит в груди.
— Видишь, в центре рыдающая женщина, она собрана из отдельных деталей, которые грубо и вычурно соединяются между собой перемазыванием и вкручиванием. Я не хочу делать ее идеально гладкой, пусть будет такой: раненной и изувеченной. Чтобы все как в жизни. — Поворачиваюсь аккурат в тот момент, когда он останавливается рядом. Муж засовывает руки в карманы брюк и, наклонив голову к плечу, внимательно разглядывает мою работу. Он высокий и статный, а еще умен и воспитан, все это подкупает, вернее сказать, подкупало меня с первого момента нашего знакомства. — Что ты здесь забыл, Елисей Игнатьевич? Началась какая-то эпидемия? Заразившись, твои пассажиры, работники аэропортов и экипажей без всякой видимой причины начали прыгать, кричать и махать руками? Пришлось все прикрыть? Поэтому ты пришел сюда посреди рабочего дня? Дела закончились?
Снова отвлекаюсь на скульптуру. Это лучше, чем встречаться с ним глазами.
— Нет, я просто соскучился, — спокойно и тихо отвечает Андриевский.
— А я уж было подумала, что на дьюти-фри напала саранча.
Грустно прыснув, Андриевский отходит, прогуливается по мастерской, скорее всего, он разглядывает мои готовые работы на стеллажах, это понятно по скрипящим под его ногами половицам.
— Помнишь, как мы с тобой познакомились, Снежа?
Его слышно где-то справа. С горечью выдохнув, растираю глину активнее, периодически беру в руки стеки и подтесываю скульптуру со всех сторон. Мне легче, когда руки заняты.
— Нет. Зато я прекрасно помню, как однажды вошла в дверь твоего офиса, а там Лада застегивает на пышных сиськах твою белую рубашку. Я ее сразу же узнала, потому что самолично утюжила.