то вполне понятно, что сотворенному им бытию недоставало лучшей его половины»
[27].
Роковая односторонность вместо радужной надежды породила отчаяние и нигилизм. Дух отрицания свел с ума Фридриха Ницше. Разочаровавшись во всем, чему поклонялись прежде, он взбунтовался против Бога, не оправдавшего, с его точки зрения, надежд человека. Но именно Ницше стал властителем дум, не исключая России. Еще в 1910 году «Московское книгоиздательство» опубликовало полное собрание сочинений Ницше.
Фридрих Ницше в чем-то сродни Освальду Шпенглеру. И с его точки зрения, становление лишено всякого смысла, и если можно человеку на что-то уповать, так это на Грецию досократовских времен, на естественные инстинкты «природного человека». Жизнь сама по себе превосходит всякую логику. Названия работ Ницше говорят сами за себя: «Человеческое, слишком человеческое» (1878), «По ту сторону добра и зла» (1887) и, наконец, «Антихрист» – произведение, опубликованное уже по смерти автора. «Бог умер!» В безбожном мире все вывернулось наизнанку. «Порок, душевные больные. преступники, анархисты. все наши сословия и состояния проникнуты этими элементами. современное общество – не „общество", не „тело“, но больной конгломерат чандалы – общество, утратившее силу извергать из себя вредные ему элементы»[28]. Несмотря на это более всего живуч в нашем обществе синдром социальности: человек не мыслится вне общества, хотя оно не может ему дать того, в чем он действительно нуждается.
Общество обессилело оттого, что обессилел человек, которому Ницше предлагал превзойти себя: «Я учу вас о сверх-человеке. Человек есть нечто, что должно превзойти… а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?»[29] Но его сверхчеловек не «превзошел себя»: оказавшись во власти удвоенного «я», сверх-эго, субъект затерялся в мире объектов.
Илл. 13. Фридрих Ницше
Полвека не прошло с тех пор, как Вильгельм фон Гумбольдт, соотечественник Фридриха Ницше, говорил о снятии субъективности – во имя пробуждения подлинного субъекта, творца истории. Там, где достигается глубина исследования, прекращается механическое и логическое действие рассудка, игнорирующего своеобразие. Наступает процесс «внутреннего восприятия и творчества, из которого становится совершенно очевидным, что объективная истина проистекает от полноты сил субъективно индивидуального»