— Хьюстон, «Челленджер»,
дроссель вниз, — через сорок секунд Скоби сбавил тягу —
максимальное аэродинамическое давление.
— Роджер, дроссель вниз, —
сухо ответил Хьюстон.
— Чувствую себя отлично, —
выдал Смит с улыбкой в голосе.
И это были последние слова
экипажа, услышанные Землёй...
Через несколько секунд, а это
была семьдесят третья секунда полёта. И высота — четырнадцать
километров. Вдруг горячий поток газа вырвался сквозь трещину в
правом ускорителе и прожёг бак с жидким водородом. Всё произошло
мгновенно — вспышка, белое облако дыма и пара расцвело на фоне
голубого неба. Обломки «Челленджера» разлетелись по траекториям
смерти и погрузились в холодные воды Атлантики.
1986-й год застыл в этом
мгновении. Вся надежда обожглась пламенем и ушла к звёздам. На
трибунах же застыла ледяная тишина. Никто не шелохнулся… Люди не
сразу осознали — что-то пошло не так. Кто-то ещё хлопал, принимая
взрыв за обычное отделение ступеней, но аплодисменты тут же стихли.
Понимание пришло лавиной, как катастрофа.
А в Центре управления полётами
в Хьюстоне диспетчер Стив Нили уставился на мониторы, словно
пытаясь выудить из них другое будущее. Губы его
дрогнули.
— Контролёры полёта, — голос
Стива срывался на хрип, — внимательно следите за показаниями.
Сохраняйте все записи. Блокируйте свои позиции до дальнейших
указаний.
В Москве же, в редакции
«Правды», Владимир Петрович Кузнецов читал срочную ленту ТАСС,
только что выскочившую из телетайпа. Руки его предательски тряслись
— за тридцать лет в журналистике он видел многое, но сейчас сердце
сжалось.
— Как же так... — выдохнул он,
снимая очки и торопливо протирая их платком. — Семь человек...
Учительница... У неё дети.
Он схватил телефон и набрал
номер главного редактора.
— Виктор Григорьевич? Это
Кузнецов. У американцев — катастрофа с шаттлом... Да, взорвался при
старте. Весь экипаж.. Это трагедия! Просто трагедия…
И вечером в редакции «Правды»
собрались все ключевые люди. Обычно такие аварии подавались как
триумф советской техники и крах капитализма, но теперь всё было
иначе. В воздухе витала гласность Горбачёва — эпоха перемен
требовала новых слов. И главный редактор Виктор Афанасьев поднялся
и оглядел коллег.
— Товарищи, — начал он
негромко, но твёрдо, — мы не имеем права писать об этой беде по
шаблону. Погибли люди! Среди них учительница, которая мечтала
рассказать детям о звёздах. Здесь нет политики — есть только
человеческое горе.