Молодой международник Алексей
Васильев поднял руку.
— Виктор Григорьевич, а как же
идеология? Это ведь американская военная программа...
— Алексей, космос — достояние
всего человечества, — Афанасьев отрезал взглядом. — Мы знаем цену
полётам и цену жизням в космосе. Помните Комарова, помните пожар на
«Союзе-11»... Мы напишем достойно. По-человечески!
В тот же вечер, 28 января 1986
года, «Время» открылось с новостей о катастрофе «Челленджера».
Игорь Кириллов — обычно безупречно невозмутимый диктор — говорил
тихо, с едва заметной дрожью в голосе. Трагедия не знала границ —
ни государственных, ни идеологических. 1986-й год замер на секунду
вместе с миллионами людей по обе стороны океана.
— Сегодня утром при запуске
американского космического корабля «Челленджер» произошла
катастрофа. Весь экипаж из семи человек погиб. Советский Союз
выражает соболезнования семьям погибших и американскому народу в
связи с этой трагедией.
Эти слова прозвучали по
«Времени» как удар колокола — сухо, сдержанно, но в каждом слове
звенела боль. На экране — кадры — белая вспышка на фоне синего
неба, обломки падают в Атлантику, а диктор Игорь Кириллов впервые
за долгие годы едва заметно сглатывает перед следующим
предложением.
В редакции же «Правды» пахло
типографской краской и крепким чаем. Владимир Петрович Кузнецов,
корреспондент с двадцатилетним стажем, бросил газету на
стол.
— Семьдесят три секунды… —
тихо произнёс он, — и всё кончено. Учительница, школьники на
трибунах… Не дай нам такое пережить.
— Американцы… — начал молодой
Лёша Васильев, но Кузнецов резко перебил.
— Не американцы, Лёша. Люди!
Космонавты! Мы тоже теряли своих.
И в комнате повисла тишина. За
окном лениво тянулся январский вечер, а внутри кипела невидимая
работа — как написать о чужой беде так, чтобы не предать ни своих,
ни чужих? Главный же редактор Виктор Афанасьев вошёл, хлопнул
дверью.
— Повторяю еще раз — писать
будем честно. Без злорадства и без лозунгов! Это не время для
идеологии — это время для человеческого слова. Пусть Америка видит
— мы умеем сочувствовать.
— Виктор Григорьевич, а если
сверху спросят? — Лёша выдохнул.
— Пусть спрашивают, —
Афанасьев только махнул рукой. — Я сам отвечу. Сегодня мы — люди, а
не винтики.
И вечером по всему Союзу в
квартирах молчали телевизоры. Люди смотрели на повторяющийся взрыв
«Челленджера», и у каждого в груди щемило что-то родное — когда-то
ведь и наши корабли падали с неба, и наши матери ждали напрасно
звонка из Звёздного городка.