— Где это я? Меня ищут, должно быть.
Сначала надо спросить самое главное, а уж после прикинуть, что из сказанного собеседницей, правда. Например, Лада не помнила в их Ветрилах никаких колдунов, отец Дионисий бы не позволил жить нехристю и творить то, что противоречит закону Божьему.
— Теперь это и твой дом. Пока тесноват, но ты самая младшая, так что не взыщи! — Праскева подошла ближе и присела рядом, хорошо, что не стала дотрагиваться, рук не протягивала. Незнакомка была высокой, ладной, красивой, двигалась плавно, будто не шла, а плыла в танце. И всё же Ладе было от неё не по себе.
Вот смотрит ласково, говорит приветливо, а глаза у самой неживые, странные. Голубые, почти прозрачные, будто смотришь в них, а отражения своего не видишь.
— Я не жалуюсь, но как я сюда попала?
За дверью, вполне обычной, деревянной, послышалась возня.
— Тихо вы там! — прикрикнула Праскева, но не строго, как баба Хрися, а скорее так, как учат детей, подрощенных, но ещё неразумных, не умеющих оценивать опасность. — Это с тобой познакомиться хотят, но пока не время.
Праскева обернула к Ладе лицо и ответила со вздохом:
— Так же как и большинство из нас. Утопла по доброй воли да от несчастной любви.
Сказала и поджала бледные губы. Глаза красавицы и вовсе сделались прозрачными, невидящими. Лада кожей, покрывшейся мурашками, ощутила, что Праскева вспоминает того, кто был сердцу мил. А может, и сейчас оно ещё неровно бьётся по молодцу. Бьётся ли?
— Ты утопилась? Но кто же нас спас?
Иногда некоторые мысли доходят туго. Лада предчувствовала ответ, но задвигала его в дальние уголки разума. Туда, куда приличному человеку и заглядывать страшно, а Писание и смотреть в ту сторону не велит.
— Сама додумаешь? Я тебя спасла, а дальше ты сама судьбу решила. С нами осталась. Ну, на сегодня будет, давай познакомлю тебя с нашими.
Лада возразить не успела, а хотелось расспросить Праскеву поподробнее, и в то же время хотелось ничего не знать, спать и видеть красивые, тягучие сны, но так не могло продолжаться вечно. Лада решила, что сначала познакомится с девушками, впорхнувшими в дверь стайкой любопытных пичуг, а потом прознает правду.
Если это загробное царство, то где же Страшный суд? А если морок, то всегда можно молитву произнести или про себя сказать, пройдёт.
— Ты что делаешь?! — прошипела Праскева, схватив Ладу за руку и принявшись трясти её со страшным выражением лица. Вместо голубых полупрозрачных глаз — чёрные провалы, ткань платья свисает лохмотьями, а вместо голубой ленты — уж обернулся вокруг пояса. — Не смей, от привычек отвыкай, теперь те слова для нас хуже хлыста помещика! Видишь, что ты наделала.