– Пиши мне, ладно? И я буду звонить. А, если вдруг что-то будет беспокоить, зови проводницу, Аллу Сергеевну!
– Конечно, маленькая моя, – и она мягко сжала мою руку. – Всё будет хорошо.
Я тихо вздохнула. Последние месяцы мы всё время были рядом, исключая только те дни, когда мама ложилась в одну за другой больницы. Бесконечные обследования, лекарства, уколы… Я так привыкла к этому, что не могла представить квартиру без её бодрого, несмотря ни на что, голоса.
Мы плакали вместе, когда становилось совсем плохо. Мы верили друг в друга. Она была моим светом в непроглядной ночи, а я – её опорой. И вот теперь, в который раз поцеловав маму на прощание и выйдя из поезда, я ощутила внутри болезненную пустоту. Словно льдом сковало ноги, а в горле першило, но у меня получилось улыбнуться ей, смотрящей в окно.
– Я тебя люблю!
– И я тебя, – прочитала в ответ по губам.
Поезд вскоре тронулся, и я долго смотрела ему вслед, не понимая собственных чувств. Это было опустошение столь полное, что оно превращалось в боль, но мне удалось победить её простыми домашними делами.
И снова все мысли были о маме, ведь я занималась готовкой, только чтобы разнообразить её будни. Из-за некоторых врождённых особенностей и хронических заболеваний, ей нельзя было многие обычные продукты вроде изделий, содержащих глютен, и я привыкла печь хлеб из рисовой, гречневой и кукурузной муки, а ещё постоянно покупать хлебцы. И вот теперь, выполняя обещание, данное маме, впервые за долгое время шла в кулинарию за пирожными – для себя одной.
Я нарочно выбрала самые яркие вкусности, а заодно взяла любимый клюквенный морс. Вечер предстоял странный – животных мы не держали, и я привыкла к мирному общению с мамой. Как минимум месяц без неё справлюсь? Конечно, мы будем говорить по телефону, да и тётя была тем человеком, с которым не страшно и на необитаемый остров попасть, и всё же – как?..
Дома было слишком тихо и пусто, только кран, будь он неладен, капал. Сколько раз мы вызывали мастера, чтобы поменял прокладку и сам смеситель – не сосчитать. Он всё равно капал, причём, всегда в одном и том же ритме.
Я поставила чайник и долго сидела на кухне, глядя на пирожные. Они казались муляжами – красивыми, но безвкусными. Не такой ли была и я сама? Не потому ли несколько лет назад случилось то, что случилось? А вдруг болезнь мамы была как-то связаны с моими разочарованиями? Нет, это были запретные мысли. Они расстраивали маму ещё больше, чем моё состояние наседки. В погожие дни она чуть ли не силком выпроваживала меня развеяться, и никогда по возвращении я не заставала её в слезах, хотя и подозревала: плачет, пока не вижу. Вот и теперь она не просто уехала: взяла с меня обещание наладить досуг, а не заниматься только работой, готовкой и домашними делами. Но куда я могла пойти? Может быть, в кино?