- Вик, с тобой все в порядке? - услышала я, как сквозь вату.
- В порядке... - с трудом прохрипела я, пытаясь разлепить глаза. - В каком-то очень хреновом, но порядке...
Ресницы, кажется, намертво слиплись от жара... Жара? Что же у меня с остальным лицом-то?! К счастью, беглое ощупывание себя плохо слушающимися руками показало, что хотя бы никаких ожогов и страшных ран там нет. Это, безусловно, порадовало и даже помогло разлепить веки, но сфокусировать взгляд было выше простых человеческих сил.
Во рту чувствовался металлический привкус, как будто я прикусила язык, причем довольно давно. Висок тоже стянуло от засохшей крови - содранная кожа саднила нещадно. Что вообще произошло? Память выдавала события, что называется, через час по чайной ложке. Вот мы спускаемся по лестнице в цокольный этаж. Профессор несет какой-то бред про тьму и ее властелина. Со стороны лестницы врывается смутно знакомая фигура...
Судя по тому, что вспоминалось дальше, у Виктории Николаевны сдали-таки ее хваленые нервы, и она банально потеряла сознание. Должен же быть предел и их прочности. Иначе объяснить размытые картинки не получалось. Вот борьба двух мужчин очень внушительной комплекции. Они сменились образами эпичного сражения небольшого юркого существа с черными бесформенными сполохами, вызвав четкие ассоциации с картинками из детской книжки Киплинга про Рики-Тики-Тави. Последним мелькнул в памяти стендап, обыгрывающий встречу боксера с Тютчевым, и все осыпалось мерцающими искрами. Видимо, на этом моменте сознание покинуло меня окончательно.
Сейчас же я пыталась понять, насколько Виктория Николаевна не в себе, если учесть, что лежит на полу в пустынном коридоре учебного заведения, а рядом с ней сидит белое пушистое животное. Ага, то самое, которое приходит тогда, когда уже все. И совершенно непонятным образом вопрошает очень знакомым голосом:
- Голова не кружится? Не тошнит? Сколько у меня ушей?