Теперь и мне стало интересно, подействует ли? Но проверить можно было только одним способом.
Я протянула черному склянку с ивовым отваром.
— Это от жара.
Приподнявшись на локте, он выпил ее махом. Скривился.
— Ну и гадость! Почему все лечебные зелья — удивительная гадость?
Я пожала плечами.
— Наверное, потому что лечение не должно быть приятным?
— Интересно, почему у вас, светлых, любое исцеление должно быть неприятным. Даже тела, про душу уж говорить нечего.
Я мысленно ругнулась — яда в этом человеке хватило бы чтобы отравить все колодцы столицы. А еще он явно куда больше меня поднаторел в разнообразных спорах, так что лучше бы мне помолчать немного.
Жестом велев ему снова лечь, я осторожно коснулась влажной корпией ожога. Темный вздрогнул, ткнулся лицом в согнутые руки. Я стиснула зубы, точно больно было мне самой. Нет, это никуда не годится. В конце концов, я видела и ожоги сильнее, и раны глубже, вот разве что в сочетании они мне еще не попадались, но это же не причина лишиться спокойной отстраненности, подобающей целительнице.
— Как ты оказалась посвященной Фейнрита? — спросил вдруг черный. — Родители пожадничали на приданое для младшей дочери?
— Ничего они не жадничали. — Обиделась я, снова напитывая корпию зельем. — У моих родителей хватило бы приданого на десяток дочерей. — Стать светлой сестрой — великая честь!
Он засмеялся, резко оборвал смех, когда я снова коснулась его спины.
— Ну да, особенно когда в семье еще парочка девчонок, которых надо выдавать замуж. Но такую красотку взяли бы и без приданого.
— Я не хочу замуж, — ровным голосом произнесла я.
В самом деле, может, если бы я росла в семье, как другие девочки, сейчас бы мечтала о женихе… Да и хвала пресветлому, что мне выпал другой путь. Выдадут, на кого отец укажет, и моли богов, чтобы не совсем уж старый да противный!
Конечно, дети… Но ведь при храмах есть приюты, и я смогу растить детей и заботиться о них, пусть и не о собственных.
— В самом деле? Я слышал, все девочки хотят замуж.
— Не могу говорить за всех. Я — не хочу.
Помогать страждущим, нести исцеление и свет истинной веры — чем, в конце концов, этот путь хуже участи хранительницы домашнего очага?
— Неужели тебя никто не обнимал как следует? — не унимался Дитрих. — Не целовал так, что дыхание перехватывает?