«Утешить». Я нервно хихикнула.
— Так же, как ты утешаешь вдовушек? Убирайся.
Михаэль испарился. Матушка сняла с шеи амулет посвященной, повернулась к стражникам.
— Оставьте нас с сестрой.
— Но матушка, что если она и на вас…
— Заберите медальон и оставьте нас, — повторила она.
Стражники — о чудо! — исчезли почти так же стремительно и безмолвно, как Михаэль. Закрылась дверь. Я бросилась матушке в объятья и разрыдалась.
Слезы лились градом, и я не пыталась их останавливать, пока поток не иссяк сам.
Оказывается, матушка Епифания что-то говорила.
— …и вот до чего довела тебя гордыня. Желание доказать свою правоту. Кому ты что доказала?
Я всхлипнула в последний раз, вытерла слезы рукавом. Голова стала пустой и гулкой.
— Что толку сожалеть сейчас? Уже ничего не изменить. Власти подписали?
— Да. Я получила аудиенцию у его величества, он сказал, что отступники в лоне ордена — дело ордена, и он не станет оспаривать решение посвященных.
Вот, значит, как… Тогда надежды действительно нет.
— Но меня пугают твои речи, — продолжала она. — Неужели некромант настолько отравил твою душу?
— О чем вы, матушка?
— Что значит «поздно сожалеть»? Без раскаяния нет отпущения.
Отпущение, да… Надеяться поздно — хотя я по-прежнему всем существом своим надеялась на неведомое чудо. Но все же надо подумать и о душе. Жизнь коротка, а потом — вечность.
Как-то слабо это утешало. И все же я попыталась отринуть неуместные мысли. Опустилась на колени.
— Исповедуйте меня, матушка.
Пауза показалась слишком долгой. Я подняла взгляд и увидела на лице матушки смятение.
— Я здесь не как посвященная Фейнрита, а как женщина, которая тебя воспитывала.
— Но…
— Ты видела, я сняла свой амулет, символ принадлежности господу. Я здесь как частное лицо.
В который раз за этот безумный день я совершенно перестала что-либо понимать.
— Я прошу только об исповеди и отпущения. Почему вы отказываете в этом?
— Я не смогу дать тебе чащу отпущения. Первый брат запретил приносить тебе все, в чем есть хоть толика магии.
Это было настолько нелепо и несправедливо, что я вскочила.
— Значит, вы отказываете моей душе в спасении? Обрекаете ее на вечные муки? Только потому, что…
Она перебила меня:
— Не я, а ты сама погубила свою душу, связавшись с некромантом. Не я, а ты обрекла ее на вечные муки.
Я задохнулась от возмущения. Наверное, матушка была права — не хватало мне смирения, и сейчас не хватило.