— Зато я охуенный, как всегда, – парировал Белый и засветился, как грёбанный прожектор.
— О, ща разрыдаюсь, оттого, что не в курсах до сих пор, насколько, – ответила она. — Жаль не взяла простыню для своих горьких слёз. В следующий раз прям обязательно притащу. Мне ж теперь с тобой на одной сцене стоять и слюной захлёбываться. Хорошо, что эфемерной.
И она стала доставать скрипку, а мне прям хотелось её расцеловать. Не, серьёзно, я был уверен, что она очередная тёлка-идиотка повёрнутая на этом нарике с комплексом бога, а тут – красотка, как разложила.
Но Белый не унимался.
— Язва ты, Соль, даже не жаль, что Олыч выиграл, – и он так зло ухмыльнулся. Обычно именно такое у него было выражение, когда он всех вокруг стравливал, а потом смотрел, как другие морды друг другу чистят.
— Надеюсь, что ты, когда с Олычем расплачивался, не обеднел? – ответила она и бровью не повела. — Я бы этого не пережила.
Зная Белого, можно было точно понять о чём тут шла речь – это мудло спорил на рыжую. Что тут сказать – стальные нервишки у малышки.
И Тоха что-то буркнул невнятное, типа "не переживай" и затухнул.
Репетиция прошла отлично, всё, что мы играли с партиями скрипки, рыжая знала на отлично. Белый конечно вёл себя, как обычно, то есть как мудло конченное.
В перекур вывалились на улицу, оставив девчонку одну. Поругались как всегда – у меня руки чесались Белого удавить, Сатана был недоволен, что Лизоньку его любимую заменили на какую-то, пусть и талантливую, но в его понимании шмару беловскую. Типа, притащил Белый очередную девку свою, а типа Лиссска по боку… Ллойд, как обычно, разнимать всех, миротворец херов.
Унялись, вернулись, а девчонка сидит за пианино, играет что-то простое и поёт… и чтоб я сдох… Какой, твою мать, голос! Грудной, красивый, прям контральт, а я его один раз слышал только в живую. Пока учился только одну девицу с таким голосом знал.
“Или просто любовь,
Только где-то нигде
Он появится вновь
Тот след на воде.” [8]
И дальше проигрыш, и нежный такой вокализ, мягкий, а потом слова снизу вверх, вроде мягко, но всё равно…
“Наверно это было очень давно,
В пустом видении иль в добром кино…”
И нас заметила… замолчала, встала. Клянусь – засмущалась.
Я обернулся на Белого, во взгляде прям вопрос – это, твою мать, что такое?
— Крутая, да? – гордо вопросил Тоха, оглядывая нас троих. — Она потому и “Соль”, не только потому что Соловьёва, а потому что у неё природный контральт.