А потом, всё-таки, заснул.
А проснулся от звука. Он пришёл из глубины, снизу, снизу
корабля. Металл. Не просто скрип. Не гул. А именно стон. Глухой,
вгрызающийся, сминающий. Как будто бы сам корпус начал плакать.
Очнулся… в один момент. Без медленного просыпания, без зевков и
путаницы в мыслях. Просто как будто кто-то в голове щёлкнул
рубильником, и всё: уже не там – среди умирающего металла – а
здесь. В комнате. На полу.
Рывок.
Не сразу понял, что упал. Рефлексивно дернулся назад,
оттолкнулся от пола, почти отскакивая от сферы, как от открытого
огня. Сердце бухало, как будто его гнали кувалдой по ржавой бочке.
Влажные ладони. Холодная спина. Металлический привкус во рту.
Мику сидела у консоли, обернувшись, и смотрела на меня. В её
взгляде был немой вопрос, но, пожалуй, не только. Там было ещё
что-то близкое к испугу. Она не приближалась. Просто сидела, глядя
на меня…. Как на что-то опасное. Или непредсказуемое.
А я… не мог говорить. Рот будто пересох. Язык - деревянный, как
доска. Горло стянуло чем-то вязким, как тёплой ватой.
И всё ещё слышал…. До сих пор слышал этот стон металла, тот
самый, от которого разламывались переборки, от которого мертвели
уши и уходила вера в спасение. И даже сейчас, здесь, в другой
реальности, в другом времени, возможно, он звучал где-то внутри,
как эхо собственной гибели, не состоявшейся, но будто бы и не
отменённой.
Воздух. В тот момент, там – когда это было? Минуту назад? Час?
Неделю? Воздух исчез. Просто вдруг перестал быть. И не хватило ни
крика, ни мольбы – только мысль: "Хоть бы она выжила…"
И тогда – удар об пол. Тупой. Реальный. Спасительный.
Он вырвал меня из умирающего отсека, из пространства за секунду
до разгерметизации. Возвратил в тело. В мой собственный, слабый,
дрожащий каркас из плоти.
Отполз, не глядя, опираясь на пятки и локти, пока спина не
ткнулась в перегородку. А потом – только тогда – поднял взгляд на
сферу.
Она всё ещё пульсировала. Как будто ничего не случилось. Как
будто там не было ни гибнущего корабля, ни ста семидесяти двух
летней девчонки в капсуле, ни разваливающейся оболочки, ни пустоты,
готовой поглотить нас обоих.
Сфера. Неподвижная. Совершенно чуждая. И в то же время до боли
знакомая, как шрам.
Мои пальцы сжались. Плечи сгорбились. И только тогда понял. Это
её рук дело. Не сферы. Мику.