Ждем внизу новостей. Глеб не уезжает. Остается поддержать меня и то и дело притаскивает горячий чай из автомата в холле. Вкладывает мне его в ладони и просит помнить о своем положении.
Я грею руки о бумажный стаканчик, но на самом деле ледяной холод сковал сейчас мою душу, а не тело.
Нам очень долго ничего не говорят.
Глеб то и дело ходит пытать медсестру, сидящую на посту. Я вижу, как он сует ей деньги в карман. Но девушка все равно качает головой и разводит руками.
- Он все еще в операционной, - сообщает мне вернувшийся Глеб, - извини, новостей пока нет.
Мне так страшно потерять последнего близкого человека. А еще грызет мысль, что это моя вина. Из-за меня ему стало плохо. Из-за моей глупой жизненной драмы, в которую я втянула пожилого человека. Лучше бы я не звонила ему. Надо было справляться самой. А я…
Я малодушно плачу, и по-детски стираю соленую воду с щек тыльной стороной ладони.
Стоящий рядом Глеб неловко кашляет в кулак, а затем притягивает меня к себе, позволяя мочить слезами свой идеально сидящий пиджак.
И я сдаюсь моменту. Сжимаю пальцами отвороты на воротнике его строгого делового костюма, утыкаюсь мокрым носом в рубашку на груди мужчины и тихо рыдаю. Пытаюсь спрятаться от очередного горя.
Руки мужчины осторожно гладят меня по спине, успокаивая.
- Все будет хорошо, - обещает он в мою макушку.
- Ты этого не знаешь, - шепчу я, не отрывая лица от его груди.
- Нет, но… давай верить в лучшее.
Мотаю головой. Я больше не верю в светлое будущее. Жизнь только обещает что-то хорошее, а потом забирает все, чем поманила.
Я слышу стук шагов, подходящей к нам медсестры и высвобождаюсь из утешительных объятий Глеба.
- Операция Давида Тиграновича Гаспаряна прошла успешно, - сообщает нам медсестра. - Сейчас его переводят в реанимацию.
Мы просимся к нему, но нас разумеется не пускают. Прямо говорят, что мы пациенту не родственники, и выпроваживают нас вон.
Глеб в очередной раз просит меня не волноваться. Он отвозит меня домой и обещает договорится завтра с врачом.
Я киваю. Видела, как он умеет договариваться. И все равно жутко неприятно, что мы не в силах поддержать Давида Тиграновича сейчас. Может, он придет в себя, а меня нет рядом. Какие глупые законы.
Мне так и не удается уснуть. Я честно пытаюсь ради ребенка, но не выходит. В конце концов я сдаюсь и поднимаюсь с постели. Принимаю душ, готовлю завтрак. Запускаю стирку. В общем пытаюсь чем-то занять себя в ожидании звонка от Глеба.