Что я могу одна против толпы избалованных мажоров, которые наверняка настолько привыкли быть эгоистами, что уже даже позабыли как быть просто людьми?
Ничего. Только сесть и поплакать в ответ на их оскорбления.
Ох, как же мне было страшно думать об этом первом сентября, которое, между прочим было вовсе не за горами!
Но что же поделать я могла?
Изменить ничего уже невозможно.
Мне придётся пойти в этот класс элитной школы для мажоров и выдержать этот год.
И молиться о маме, чтобы она помогла мне всё это перенести…
Несмотря на суматоху, связанную с побегом из дома Матвея, Тамара всё же сняла с меня мерки и заказала мне пошив формы по просьбе Романа Петровича. Если мы будем откладывать этот вопрос, то мне в школу идти будет просто не в чем, а там с ношением формы всё очень строго.
Тамара ходила весь день грустная и опять роняла посуду, снова что-то, кажется, разбила. Но я не вмешивалась. Сидела безвылазно в своей спальне кроме тех моментов, когда меня звали снять мерки или поесть…
Уже ближе к ночи в доме послышался шум — послышался шорох шин, хлопок дверями и голоса Романа Петровича, Тамары и…Матвея.
Я тихонько пробралась по коридору второго этажа и стала прислушиваться с лестницы.
— Встречай своего сына, Тамара! Он только что из обезьянника!
— Откуда?!
— А это тюрьма, куда всех сажают до определения меры пресечения. Да, Матвей? Если бы ему не понадобилось, чтобы папа его оттуда вызволил, он бы даже не позвонил!
— А за что он там оказался? — спросила расстроенная мать.
— А вот у него и узнай. Давай, рассказывай, сын. Что вы делали вчера вечером с друзьями и за что тебя забрала полиция?
10. 9.
— Пап, ну хватит уже, — недовольно отозвался парень. — Я всё понял. Больше не повторится. Порешали же вроде с тобой всё в машине?
— Порешали… А мы с матерью твоей что пережили ты спросить не хочешь?!
— Па-а… Я устал. В душ хочу, и жрать…
— Нет, ну вы поглядите на него! — продолжл кипятится Роман Петрович. — Я тебя не отпускал ещё. Ты чего к старшим спиной поворачиваешься, когда с тобой разговаривают?
— А ты меня воспитывать взялся, да? — Матвей остановился у лестницы и резко обернулся на отца. У парня был такой взгляд — жёсткий, холодный, уничтожающий — что даже его родной отец вынужден был сбавить тон и сделать шаг назад. — Поздно немного. Надо было этим заниматься тогда, когда я был маленьким ребёнком, был восприимчив к твоим воспитательным урокам и нуждался в отце, который вместо того, чтобы семьёй заниматься проводил дни в офисе.