Дом, судя по всему, ещё с
послевоенного фонда, бывший барак с печным отоплением. И выглядел
он так, будто время тут остановилось ещё с лихих девяностых.
Квартира, куда мы зашли, тоже
говорила о многом. Здесь жила одинокая женщина — это чувствовалось
во всём даже теперь, когда всё было снято с мест, разбросано,
затоптано. Пахло прошлым: чем-то нафталиновым, полынным. Простенки
обиты выцветшими коврами, в углу серела кирпичная печка,
облупленная и давно не топленная.
Мы начали шмонать квартиру по всем
углам — тихо, методично. Грач шуровал в старом серванте, аккуратно
перетряхивал книги и посуду. Поднимал фанерные дощечки внизу,
иногда там действительно прятали заначки. Я полез в платяной шкаф,
где висели аккуратно развешенные старомодные платья и халат. Внутри
на полке лежала коробка из-под обуви, в ней — куча писем, старых
открыток и записей. Пожелтевшие страницы, девичьи каллиграфически
выведенные строчки, какие-то квитки и журнальные вырезки.
На кухне — застывший уголок быта.
Эмалированные кастрюли, баночка с солью, пустая хлебница и старый
алюминиевый ковшик. Над плитой — образок в деревянной рамке и
маленькая тряпичная кукла, привязанная к гвоздю.
Я почти потерял надежду что-то найти
— неужели залётный визитёр все же нашел, что хотел? Но заглянув в
комод, наткнулся на охапку старых журналов — «За рулём», годов этак
с восемьдесят пятого по девяносто седьмой, и стал перетряхивать
потускневшие страницы. И вот между ними нашел листок, аккуратно
сложенный вчетверо. Развернул.
Я, такой-то… Ага. Фрагмент расписки
в получении денежных средств. За что? Я сразу уловил суть, сам
такие брал раньше по службе у своих информаторов. «Вознаграждение
осведомителю». Ни фамилии, ни конкретных данных на обрывке не
видно. Только подпись — росчерк, который можно прочесть как
«Егоров». И дата: 22 сентября 1997 года.
Я на секунду застыл, держа бумажку
двумя пальцами, как ценнейший вещдок.
— О-па! Интересно девки скачут… Вот
оно… — проговорил я и переглянулся с Грачом. — Кажется, Егоров в те
годы был не просто уркой. Он был осведомителем.
— Что там? — Грач наклонился,
заглядывая через плечо.
— Бумажка эта означает, что наш
Егоров был, так сказать, негласным помощником. Работал на опера из
Заводского ОВД.
— Стукач, значит? — по старой
привычке Грач презрительно нахмурился.