— Эй, Поттер, — окликнул гриффиндорца Драко, — так ты идешь
навещать своего толстого плаксивого друга? Если да, то нам
налево.
Гарри сбавил темп и пошел рядом с Малфоем. Некоторое время
мальчики молчали. Потом Гарри решился и задал мучающий его
вопрос:
— Слушай, Малфой. Ты же вроде нормальный. Так почему ты все
время гадости говоришь? Никого не обозвал, день прошел зря?
Драко ссутулился, попинал подвернувшийся под ногу камушек и
серьезно ответил:
— Понимаешь, Поттер... Чем больше ты язвишь, высмеиваешь кого-то
или говоришь в глаза неприятную правду, тем больше шансов, что тебя
оставят в покое и не будут лезть в душу. Это как броня. Или как
твоя бейсболка. Натянул, и ты уже не совсем ты.
— Примерно понял, — осторожно сказал Гарри. — А зачем?
— А затем, — отмахнулся Малфой. — Оно тебе надо?
— На душу не претендую, — немедленно отрапортовал Гарри, усердно
выпучив глаза. — На руку и сердце тоже!
— Придурок, — хихикнул Малфой. — Пришли, кстати. Пойдем
полюбуемся, как Лонгботтома корежит от Костероста?
Проснувшись утром в канун Хэллоуина, ребята почувствовали
восхитительный запах запеченной тыквы — непременного атрибута этого
праздника. Предвкушение торжества сделало ленивыми и рассеянными
даже самых старательных учеников. Всех, кроме Гермионы Грейнджер.
Стоило кому-то расслабиться и уставиться в окно вместо того, чтобы
пытаться поднять в воздух перо или слушать профессора Биннса, в его
мозг начинал ввинчиваться тоненький голосок, похожий на зудение
очень голодного комара. Она советовала, упрекала, напоминала о
баллах и кубке школы и взывала к разуму и совести. Немудрено, что к
концу занятий весь первый курс Гриффиндора был в очень плохом
расположении духа.
— Неудивительно, что ее никто не выносит, — пробурчал Рон, когда
они пытались пробиться сквозь заполнившую коридор толпу школьников.
— Если честно, она — настоящий кошмар.
Наконец они выбрались из толпы. Но в этот момент кто-то врезался
в Гарри сбоку, видимо, не заметив его. Это была Гермиона. Она тут
же метнулась обратно в толпу, но Гарри успел разглядеть ее
заплаканное лицо, и это его встревожило.
— По-моему, она услышала, что ты сказал, — озабоченно произнес
он, повернувшись к Рону.
— Ну и что? — отмахнулся Рон, но, кажется, ему стало немного
неуютно. — Она уже должна была заметить, что никто не хочет с ней
дружить.