Жаклин закрыла глаза и прижалась к нему, целуя его в губы.
— Пока мы не провели роковую ночь, вряд ли ты сможешь объективно оценить мои навыки, — шутливо сказал он. — Кстати, хочу заметить, свою карьеру я начинал как рок-музыкант, стало быть, это моя стихия. Когда вернусь, мы, как я и предполагал, обязательно возвратимся к истокам.
— Ты уже приказал Этьену собрать вещи? — заботливо спросила она.
— Да, Фрэнк должен был сделать все необходимые распоряжения.
— Что же, в таком случае я ещё раз напомню Этьену об этом. У твоего Фрэнка ужасный французский, вдруг Этьен ничего не понял. — И Жаклин очень натурально изобразила английский акцент Фрэнка, чем сильно насмешила любимого. У неё очень естественно получалось имитировать жуткий акцент, как она говорила, «лошадиного языка».
Музыкант отпустил руку девушки и стоя смотрел на её удаляющуюся грациозную фигуру, ещё раз восхитившись её женственностью и утончённостью.
Когда она закрыла дверь, он сел за рояль и, подождав немного, опустил изящные длинные пальцы на клавиши. Что-то не позволяло ему продолжить работу. В этот момент в его голове пролетел целый калейдоскоп мыслей. Предстоящая встреча с Свитом, Жаклин, новый альбом и предчувствие больших перемен вызывали у него ощущение дрейфа по постепенно нарастающим волнам вдохновения и созидания. Закрыв глаза, он заиграл медленную и очень красивую мелодию, столь приятную и трогательную, что можно было бы часами слушать её, не переставая. Чувствовалось что-то проникновенное и в то же время неземное в этих звуках.
Всякий создатель, особенно такой амбициозный и способный, как Джеймс, мечтает, что когда-нибудь невидимые силы, исходящие откуда-то с высоты и создавшие всё живое на Земле, подарят ему собственную «Лунную сонату», которая станет венцом всего его пути. Подобная мечта о создании такой музыки была и у Джеймса. Ему даже удалось написать первую часть главной музыки его жизни. Он хранил её в тайне ото всех, будто боялся, что кто-то посторонний, услышав его неоконченное творение, разрушит это хрупкое, беззащитное создание, столь дорогое его сердцу. Он, как мог, оберегал от внешнего мира эту бесценную для него мелодию, в которой он переживал моменты радости и печали, надежды и иллюзии, вдохновения и упадка. В которой он путешествовал по неизведанным землям и безбрежным океанам, исполинским горам и безлюдным степям. Витал среди далёких небес и мерцающих звезд. Всё, что когда-то переживал он, хранилось в мелодии и гармонии этой музыки. Но закончить это, возможно, главное произведение его жизни, над которым он работал уже много лет, Джеймс никак не мог. На секунду ему показалось, что энергетические потоки, идущие изнутри, порождённые неожиданными событиями нынешнего дня, направят его мысли и руки по правильному нотному пути. И все же, доиграв до того места, на котором он обычно останавливался, он, как сбившийся с пути странник, не ведающий, в каком направлении ему двигаться дальше, прекратил игру.