Зато перед самым домом раскинулся цветник. Вдоль узких аллей разросшегося, хоть и некогда бывшего регулярным, парка тянулись плотные ряды лип. Аллеи перемежались лужайками и зелёными гостиными, где в плетёных креслах мать любила сидеть летом и плести кружева.
Плодовый сад, состоявший из разных местных и привозных растений, примыкал к пейзажному парку, а в оранжерее росли апельсины, лимоны, персики, абрикосы и миндаль.
Но больше всего Ксения любила библиотеку, занимавшую целый огромный флигель в несколько комнат. Кроме него шкафы с книгами стояли в доме Троекуровых везде: в кабинете, в спальнях и, конечно же, в детских.
Умиротворение и безмятежность наполняли дом. И всё вокруг говорило, что приезжему были здесь рады. Любого гостя сразу же приглашали к столу. Тихую, не показную приветливость можно было увидеть в благожелательном взгляде многочисленной прислуги — дворни и лакеев. Они выходили из дома к приезду каждого гостя. А в конюшне уже суетились конюхи, распрягая господских коней.
Ксения вздохнула и в который раз перевернулась на другой бок. Теперь в окне спальни маячил внутренний двор, а далеко над крышами дворца уже занимался рассвет. Она закрыла глаза и наконец-то погрузилась в сон.
Как и все модницы Шлиссельбурга, Анастасия начинала день в полночь. Облачившись в платье, она уезжала на бал или в гости. В шесть часов утра возвращалась оттуда, спала, в два часа дня пробуждалась. В семь вечера, когда уже пора было садиться ужинать, обедала, занималась своим туалетом и в полночь снова отправлялась в свет.
В ночь императорского бала она позволила себе поблажку — и встала в три часа. Потому, когда, стараясь подавить зевоту, Анастасия вышла в домашнем халате в передние покои, её сестра, которую она предпочитала называть на корсиканский манер Кати, уже стояла на табуретке и критически осматривала в зеркале надетый на ней непонятный наряд. Полупрозрачная туника из кисеи с широкой талией, от которой ткань падала свободно и очерчивала контуры плотных, надетых под низ накрахмаленных панталон, была опоясана под грудью вишнёвой лентой в несколько дюймов шириной. На спине лента превращалась в пушистый бант, который ниспадал ниже плоскости сиденья табуретки почти до самого пола.
— Здесь что-то не так, — повторяла она явно уже не в первый раз.