— А, может, сразу в спальню? Когда мне было восемнадцать, ты не говорил со мной, ты отводил меня туда.
— Я бы и сейчас это сделал.
Резко поднявшись со стула, который снова с грохотом падает, я хватаю со стола стакан с питьевой водой и выплескиваю Рамису прямо в лицу.
Отшатнувшись, я смотрю на лицо бывшего мужа и выставляю перед собой ладони.
Вот и все…
Вот и все…
Все его тело и костюм графитового цвета были облиты водой. Его красивое, немного обросшее лицо исказилось в гримасе недовольства, а кулаки с увесистым перстнем — сжались.
Когда глаза карего цвета превратились в жгучие черные, я поняла, что это уже совсем дурной знак.
— Сядь, Айлин, — цедит Рамис и тянется за салфетками.
— Тебе хорошо, ведь ты чувствуешь себя хозяином жизни и понимаешь, что ты сильнее меня — и физически, и финансово, поэтому ты сразу с порога пригрозил мне дочерью. Я все это понимаю. Но правда жизни такова, что девочку Айлин, которой было девятнадцать, ты отправил на аборт. Тогда она тебя, дурочка, еще любила. Но ее больше нет, Рамис.
— Сядь, я сказал!
— Тебя предупредили, что после аборта у девочки Айлин может больше никогда не быть детей, но ты все равно отправил ее в тот кабинет!
— Вероятность была мала!
— Ты наплевал на собственного еще не рожденного дитя! Мы с Селин не хотим тебя видеть и имеем на это право. Вот так, Рамис. И никак иначе. И никакого завтра не будет.
— Это твоя правда. Сядь и выслушай мою, — требует Рамис.
Он тоже на взводе, и я это чувствовала.
Раньше я бы никогда не позволила себе говорить с ним в таком тоне. Никогда. Я была примерной и послушной женой, хотела семью и была верной своему мужу. Что мужчинам еще нужно?!
— А какая у тебя правда, Рамис? Мне было плохо, после вмешательства меня всю выкручивало наизнанку, а когда я позвонила на твой телефон, то услышала в трубке женский голос. Я знала, что ты изменяешь мне, и это не стало новостью. Я просто попросила эту женщину передать, что мне плохо. Но скорая приехала раньше. А ты ночью так и не вернулся.
Закончив свою речь, я тяжело дышу.
Лицо Рамиса меняется — от гнева до помешательства и растерянности. За считанные секунды.
— Я не знал, Айлин.
— Да, ведь с помощницей было всяко лучше, чем с больной женой, которую ты отправил умирать. Вот она — правда, Рамис. А свою ты оставь при себе, она ни черта не покроет.