И герцогиня уронила лицо в ладони. Плечи её вздрагивали. Следом начали вздрагивать и стены. С потолка Ниенне на голову посыпалась штукатурка.
Но юной дочери графа Антарского не было страшно. Наоборот, она мысленно усмехнулась. Вот и причина того, что страдания утонченной, ранимой герцогини никто не понимает. Кому понимать, если кругом одни мужики да неотесанные деревенщины! А то и оба в одном лице, типа Альбрехта на воротах.
— Госпожа Инесса, не сочтите за подхалимаж и назойливость, но… позвольте вручить вам подарок. — Ниенна заозиралась по сторонам и с облегчением охнула: котомка с вещами стояла у стены буквально в двух шагах. — Так получилось, что, убегая из дома, я взяла с собой кое-что, а в нынешней жизни оно мне не пригодится. Продавать не хочу: как вы правильно выразились, купят бесстыжие торгаши, не понимающие истинной ценности предмета.
Она торопливо раздвинула тесёмки, пошарила в лежащей на стопке вещей шкатулке и выудила оттуда кулон и серёжки-капельки. Конечно, они не шли ни в какое сравнение с богатейшим гарнитуром герцогини, ибо незамужней девице полагалось носить лишь простые и изящные безделушки. Зато опалы были теми самыми, из Островитных гор. Редчайшими и очень дорогими.
— Прошу, примите пока эти украшения. А я поговорю с деканом и приложу все усилия, чтобы вам как можно скорее доставили самых изысканных платьев и драгоценностей.
— И меха, — захлопала в ладоши герцогиня Инесса. Глаза её засветились радостью. — Обожаю соболиные меха! Пусть одеяло мне из них сошьют!
Драгоценности сели на полупрозрачное тело как влитые и засияли, словно звёзды морозной ночью. Ниенна невольно засмотрелась, раскрыв рот.
— И всё же, дитя, почему некромансия? — лукаво взглянула на неё герцогиня. — Почему ты вообще сбежала из дома? Думаю, от неудачного замужества?
— Вы очень проницательны, госпожа, — снова присела в реверансе Ниенна. — Меня хотел в жены маркиз Жермен, а я лучше умру, чем…
— Боги! — не дала ей договорить призрачная Инесса. — Да он на момент моей смерти уже был немолод! И ко мне сватался, я отказала. Он вдобавок жаден, как лепрекон, и вечно угрюм.
— Тогда вы понимаете, госпожа, почему я сбежала.
— Ничто в этом мире не меняется, — с грустью покачала головой Инесса де Монсельон. — Пять сотен лет прошло, а мужики всё также думают, что за деньги можно купить покорность бесправных юниц, даже если сам страшен и стар, как распоследний упырь. Тьфу на него, девочка. Стань достойной некромансеркой и упокой это чучело окончательно!