Хватаю ртом воздух и поднимаю голову, готовая вот-вот душевненько так послать кого-нибудь, но застываю…
Молодой человек наклоняется и поднимает мою книгу. Переворачивает, читает название и протягивает мне.
— Всё нормально? — спрашивает и заглядывает мне в глаза. Немного сдвигает тёмные брови, обозначая глубокую складку, и добавляет:
— Мы знакомы?
Опомнившись, быстро опускаю голову и поправляю очки.
***
— Исключено, — бросаю в ответ и выхватываю книгу.
Стремительно огибаю высокую фигуру и спешу подальше. Сердцебиение оглушает. Так отчётливо слышу каждый гулкий, торопливый и хаотичный стук в ушах, что в глазах немного темнеет.
Вот дьявол! Я уж думала, хуже сегодня быть не может!
Но он же меня не узнал, так ведь?! Значит, всё не так плохо.
Закрываю глаза и в тысячный раз вижу этот острый, прямой чёрный взгляд, пробирающийся глубоко-глубоко внутрь. Он не даёт покоя. Вызывает стихийное оцепенение, дрожь, волнение и смятение. А ещё оставляет нетленный след в памяти.
Дверь хлопает, выводя меня из задумчивости.
— Блин, Саша, ну ты несёшься! Еле догнала. Ты как вообще? — Лена Белова подходит ближе, смотрит и поджимает губы. — Слушай, ты не обращай внимания на этих уродов! Понимаю, непросто, — копошится в своей сумке и достаёт влажные салфетки. Оттирает на спине следы спрея.
Поднимаю глаза и не понимаю, о чём она говорит.
— Просто Андрей всегда был занозой в заднице, — а, точно. Про этого слабоумного дебила Вострикова я уже и забыла. — Ещё в школе любил всех доставать и мучить. У меня с ним двоюродный брат учился. Вот он и рассказал, что значит оказаться в немилости пресыщенного жизнью мажора. Но на тебя он что-то взъелся не по-детски.
Включаю воду, смываю белую, липкую фигню с лица и благодарно принимаю протянутую салфетку.
— Спасибо, Лен! Всё нормально. Не от большого ума, уж точно.
Усмехается.
— Пойдём, — говорит и снова вытирает мне спину, — а то наш божий одуван сатанеет, когда опаздывают.
В аудиторию заходим вместе с преподавателем. Только, да простит меня великий и ужасный матанализ, я так и не смогла вникнуть в монотонный бубнёж профессора-дедулечки ангельского вида.
Бездумно переписывая лекцию, бесконечно перематываю наше столкновение в коридоре и встречу до этого.
Да, всеми доводами рассудка я безмерно счастлива, что он меня не узнал. Значит, я сделала всё правильно! Он и не должен меня узнать. Это слишком опасно! И не только для меня. Но где-то глубоко внутри что-то неясное свербит обидой, отчётливо напоминая о себе ежесекундно.